– Я буду ждать тебя, звездочка. Что бы ни случилось – здесь всегда твой дом. Ты просто слишком красивая для этих лоботрясов, не для них ты сиять будешь. Не для них.
Как же он был прав, будто в воду глядел, а я сейчас все бы отдала, чтобы взглянуть в добрые серые глаза и спрятать лицо в мягкой седой бороде, пропахшей солнцем и скошенной травой.
Сглатываю, чтобы не разреветься. Совсем слабая стала к эмоциям: они разрослись, будто сорняки, и сжимают грудь, угрожая задушить. Как и болячка, что отравляет мою кровь и подкашивает ноги. Осознание, что лекарств с собой нет, грызет под лопаткой. Нужно было на выезде из города об этом подумать, но тогда было так страшно, хотелось уехать подальше от пожарища и врага. Хоть бы не стать обузой для мужчины, если простуда сильно придавит. Зачем Игорю тряпка? Ненавижу слабость, а особенно боюсь, что ляпну лишнее в бреду.
Гроза молча затаскивает мотоцикл в заросший травой и сиренью двор.
Молча открывает проржавевший навесной замок.
Молча распахивает дверь, испугав скворцов на крыше, и пропускает меня вперед. В ноздри толкается знакомый домашний запах с примесью влажной побелки и глиняной пыли.
Как это пережить? Как не стать собой? Зря я Игоря сюда потащила… Не выдержу, сломаюсь. Здесь столько любимых вещей, важных мест, что будут напоминать о светлом прошлом, о том времени, где я была веселой и счастливой Вероникой Звездочкой.
Но Вульф даже не смотрит на меня. Уткнул взгляд куда-то в темный угол, что осел от времени и показал нутро глиняного дома. И молчит.
Хочется попросить его сказать хоть слово, сказать, что все будет хорошо, что мы выберемся, что он поймет меня и примет все мои шрамы. Но я сжимаю губы, и, когда делаю боязливый шаг вперед, Вульф неожиданно преграждает мне дорогу локтем и оттесняет к побеленной стене, заставляя навесную вешалку скрипнуть от волнения.
– Я не могу больше терпеть, – порывисто говорит, наклоняясь. – Горю от ревности еще от его дома. Уверен, что повода нет, что он твой бывший… – запинается, – друг. – Шумно втягивает воздух, раздувая ноздри. – Вера-а-а, оно само ревнуется, – ведет ласково по щеке прикосновением, цепляет губу привычным движением большого пальца, лаская и очерчивая контур. – Ты мне все расскажешь, Вера. Мы согреемся, отоспимся. Любовью займемся много-много раз. И ты все расскажешь.
– Если ты захочешь, – шепчу, справляясь с дрожью. Пару часов уже колотит, и горло дерет, но я не признаюсь. – Чтобы согреться, здесь потрудиться придется – это не город, Вульф.
– Думаешь, я дрова рубить не умею? Какого плохого ты обо мне мнения, – Игорь шаловливо улыбается, а кончик его сухого пальца цепляет мою сережку под губой. – Не снимай, она тебе очень идет, – целует невесомо и всматривается в глаза. – Дай только шкуру подлатать и брюхо волчье набить, и буду служить верой и правдой. Любому башку отгрызу, кто только посмеет глянуть в твою сторону.
– Какой мне волчонок полезный и грозный попался, – улыбаюсь через силу. Ног не чувствую, в голове мрак и туман. Держусь на последнем издыхании, все тело натянуто, как струна, и горит, будто его опустили в кислоту.
– Показывай свои хоромы, – Игорь прижимается губами к моему лбу и тяжело выдыхает. – Я тебя так люблю, булавка… Безумно. Неистово. Навсегда.
А мне нечего ему ответить. Сказать «я знаю» – жестоко, сказать «я тоже» – неправда. Я просто молчу и обнимаю его, стараясь не акцентировать на этом внимание и не давить на свежие раны. Ни ему, ни себе. Собирая в пучок последние силы, отстраняюсь и прохожу в гостиную, но Игорь не отпускает, держит за руку. Безмолвно говорит, что в любом случае поддержит, даже если я не смогу ответить взаимностью.
Мы сплетаем пальцы и вместе застываем возле стола, накрытого белой скатертью, по краю которой от сквозняка колышется бабушкино кружево. Вместе с Игорем рассматриваем гостиную и застываем взглядами на портрете деда. Здесь мой мудрый старичок такой улыбчивый, под густыми светлыми бровями одобряющие светлые глаза. Мои глаза, ведь я в него пошла. Наверное, потому и привязана была так сильно. Хотя внешность – это только оболочка, все причины нашего с ним понимания намного глубже.
Прежде чем сказать, вспоминаю, что нужно дышать. Втягиваю через нос тяжелый, плотный воздух любимого дома.
– Привет, дедушка. Я вернулась...
Глава 54. Вульф
Веру начинает сильнее колотить, стоит нам зайти в холодный и пропахший сыростью дом.
– Нужно камин разжечь, – говорит девушка и разрывает наши руки. Она осторожно проходит в небольшую гостиную, скидывает куртку на спинку стула и поправляет скатерть на столе. Ласково, любовно, будто на кончиках пальцев собираются ее давно скрываемые эмоции и чувства. Убрав книги в сторону, что заждались своего читателя, Вера подходит ближе к стене и снимает фото мужчины с гвоздика. Вытирает рукавом стекло и, устало сев на старенький диван, тихо проговаривает: – Прости, что не приехала. Не могла.
Она отворачивается к окну, а у меня к горлу горечь подступает. Я не ожидал, что этот дом настолько для нее важен. Осеннее солнце путается в светлых волосах, а в серых глазах растекается горячее олово. Вера всхлипывает и роняет голову в ладони. Плачет навзрыд, подрагивая плечами. Знаю, что если бы не мое присутствие, она бы сейчас закричала от боли. Чувствую это очень явно, словно из-за ее слез все мое тело пронзают молнии.
– Не вини себя, – присаживаюсь рядом и тяну маленькую к себе, закрываю плечом от невзгод. Она упирается немного, но, все же, ныряет в мои объятия, запускает руки за спину и прижимается сильней.
– Колька прав, не нужно было сюда возвращаться, – причитает глухо. – Это очень тяжело.
– Он не растрепает, что мы здесь?
– Нет. Правильный, верный друг, не станет выдавать, – девушка мотает головой и растирает по куртке горячие слезы. – Это я Николяша подставила, но у меня выхода не было, – булавка замолкает, чтобы жадно вдохнуть воздух. – Мне так холодно, Игорь, – тянет руки вниз, комкая куртку на груди. Оседает, сползает.
Проверяю ее лоб. Горит, очень сильно горит. Вера снова всхлипывает и слабо откидывается на мое плечо, съезжает еще ниже, почти теряя сознание.
– Сейчас, потерпи, – придерживаю маленькие плечи.
– Была бы Адела – она бы меня вылечила, – сипло шепчет Вера, когда я опускаю ее на диван.
– Подруга?
– Волшебница… – проваливаясь в сон, говорит булавка.
Укрываю ее пледом, что нашелся в шкафу возле окна. Там же ищу лекарства, одежду, все, что может сейчас помочь.
Но в жестяной коробочке на верхней полке лежит только градусник, несколько пластин активированного угля и мешочки трав. Ну, хоть один бы аспирин завалялся, но нет, ничего нет. Наверное, дед никогда не болел, или волшебница Адела всех сама лечила в деревне. Улыбаюсь мыслям, ведь в таких местах, и правда, начинаешь верить в чудеса исцеления. Быстро просматриваю другие полки.
