Как бы там ни было, в девять часов вечера мы направились в район Понточчо. В отличие от Джиона, простиравшегося на несколько кварталов, Понточчо состоял из одной улицы, расположенной вдоль берега реки. Люди часто называли этот район «постелью угря» из-за его формы. Осенний воздух был довольно прохладным в тот вечер, но тем не менее вечеринка Шойиро проходила на улице, на деревянной веранде над водой. Никто не обратил на нас внимания, когда мы вошли. Веранда красиво освещалась бумажными фонариками, а река золотилась от огромного количества огней в ресторане на противоположном берегу. Все слушали Шойиро, рассказывавшего историю своим певучим голосом. Надо было видеть, как скривилось лицо Хацумомо, когда она увидела нас.
Мамеха села рядом с Хацумомо и поклонилась. Я же села в противоположном конце веранды, рядом с пожилым человеком, оказавшимся музыкантом Тачибана Зенсаку, чьи старые записи были даже у меня. Этим вечером я узнала, что Тачибана слеп. Независимо от цели нашего визита, я получала удовольствие от беседы с этим человеком. Неожиданно все засмеялись.
Шойиро обладал прекрасной мимикой. Он был стройным, как ивовая ветка, с элегантными пальцами, очень длинным лицом, которым вытворял чудеса. Ему без труда удалось бы обмануть группу обезьян, заставив их поверить, что он из их стаи. В тот момент он передразнивал гейшу, женщину лет пятидесяти, сидящую рядом с ним. Используя свои женственные жесты, играя губами и глазами, он добился такого сходства, что я не знала, смеяться ли мне или прикрывать рукой открытый от удивления рот. Я видела Шойиро на сцене, но то, что он проделывал здесь, оказалось гораздо интереснее.
Тачибана наклонился ко мне и спросил шепотом:
— Что он делает?
— Изображает пожилую гейшу, сидящую рядом с ним.
— А, — сказал Тачибана. — Это Ичивари. — Затем он похлопал меня по плечу, чтобы привлечь мое внимание. — Директор Театра Минамиза… — уточнил он и показал мне мизинец под столом.
В Японии показанный мизинец означает «любовник» или «любовница». Тачибана жестом говорил мне, что гейша по имени Ичивари — любовница директора театра. Директор тоже был среди гостей и смеялся громче всех.
Какое-то время спустя, опять кому-то подражая, одним из пальцев Шойиро задрал нос. В этот момент все разразились таким громким смехом, что веранда задрожала. Я этого не знала, но задирать нос была известная привычка Ичивари. Когда она увидела это, то закрыла лицо рукавом кимоно, а довольно много выпивший Шойиро продолжал подражать ей даже после этого. Все уже смеялись гораздо сдержаннее, потому что Шойиро переступил грань между смешным и жестоким, только Хацумомо, казалось, продолжала находить это смешным. Наконец, директор театра сказал:
— Ну, хватит, Шойиро-сан, приберегите немного энергии для завтрашнего спектакля! Кстати, вы знаете, что сидите рядом с одной из величайших танцовщиц в Джионе? Я предлагаю попросить ее станцевать.
Конечно, директор говорил о Мамехе.
— О, нет. Не хочу сейчас никаких танцев, — сказал Шойиро, который, как я поняла годы спустя, сам предпочитал быть центром внимания. — Кроме того, мне весело.
— Шойиро-сан, вы не должны упускать возможность увидеть знаменитую Мамеху, — сказал директор на этот раз уже более настойчиво.
Несколько гейш тоже высказались за, и наконец Шойиро уговорили попросить Мамеху станцевать. Я увидела, как недовольна Хацумомо. Она налила Шойиро еще сакэ, а затем — он ей. Они переглянулись так, словно говоря друг другу, что их вечеринка испорчена.
Через несколько минут служанку послали за сямисэном, затем одна из гейш настроила его и начала играть. Мамеха исполнила несколько коротких танцев. Практически каждый согласился бы, что Мамеха красивая женщина, но очень немногие находили ее более красивой, чем Хацумомо, поэтому не могу сказать точно, что привлекло в ней Шойиро. Может быть, подействовало выпитое сакэ, а может, вьдающийся танец Мамехи, ведь Шойиро сам был танцором. Что бы это ни было, но к тому времени, когда Мамеха вернулась за стол, Шойиро внимательно посмотрел на нее и попросил сесть рядом с ним. Когда она сделала это, он налил ей сакэ и повернулся спиной к Хацумомо.
Глаза Хацумомо сузились, и она сжала губы. Что же касается Мамехи, то я никогда не видела ее флиртующей с кем-нибудь более намеренно, чем сейчас с Шойиро. Ее голос стал выше, а глаза скользили с его груди до лица и обратно. Затем одна из гейш спросила Шойиро, слышал ли он что-нибудь о Баюри-сан.
— Баюри-сан, — сказал Шойиро, — в своей самой драматической манере покинул меня!
Я понятия не имела, о ком говорит Шойиро, но Тачибана шепотом объяснил мне, что Баюри-сан — английский актер Базиль Радбоун, хотя и это имя мне было неизвестно. Несколько лет назад Шойиро ездил на гастроли с Театром Кабуки в Лондон. Он так понравился актеру Радбоуну, что при помощи переводчика между ними завязалось нечто похожее на дружбу. Шойиро получал удовольствие от внимания таких женщин, как Хацумомо и Мамеха, но на самом деле был гомосексуалистом. И после его поездки в Англию ходила шутка о его разбитом сердце, потому что Баюри-сан не интересовали мужчины.
— Мне грустно, — сказала спокойно одна из гейш, — что роман не состоялся.
Все, кроме Хацумомо, засмеялись, она же продолжала сердито смотреть на Шойиро.
— Сейчас я вам покажу разницу между мной и Баюри-сан, — сказал Шойиро.
Он встал, попросил Мамеху присоединиться и провел ее на свободное место в комнате.
— Во время работы я выгляжу так, — сказал он.
Он начал ходить из одного угла в другой, держа в руке веер и энергично работая запястьем. Голова его при этом болталась взад-вперед, как на качелях.
— Когда же работает Баюри-сан, он выглядит следующим образом.
Тут он схватил Мамеху, при этом надо было видеть удивленное выражение ее лица, когда он прижал Мамеху к полу в страстном объятии и осыпал поцелуями ее лицо. Все в комнате захлопали в ладоши. Все, кроме Хацумомо.
— Что он делает? — тихо спросил меня Тачибана. Мне показалось, что никто не слышал его вопроса, но, прежде чем я успела ответить, Хацумомо закричала:
— Он корчит из себя дурака, вот что он делает!
— О, Хацумомо-сан, — сказал Шойиро. — А ведь ты ревнуешь!
— Конечно! — сказала Мамеха. — Вы должны поцеловать ее так же, как и меня.
Шойиро с трудом уговорил Хацумомо, наконец она встала. Он обнял ее и наклонил к полу. Неожиданно Шойиро вскрикнул. Хацумомо ударила его, не так сильно, чтобы выступила кровь, но достаточно сильно, чтобы шокировать. Она встала, сверкая глазами от злости и сжав зубы.
— Что случилось? — спросил меня Тачибана.
Его слова прозвучали так отчетливо в тихой комнате, как будто кто-то ударил в колокол. Я не ответила, но когда он услышал хныканье Шойиро и тяжелое дыхание Хацумомо, думаю, обо всем догадался.
— Хацумомо-сан, пожалуйста, — сказала Мамеха очень спокойным голосом, — сделай это для меня… постарайся успокоиться.
