Она хотела что-то сказать в ответ, но на пару секунд у нее перехватило горло.
– Я… ну, это чувство взаимно, – проговорила она, стараясь не выдавать своего счастья.
Сидя на диване, Страйк смутно ощущал чье-то присутствие на металлической лестнице, этажом ниже. Иногда в офисе под ними допоздна работал графический дизайнер. Страйка захлестнуло удовольствие от слов Робин о взаимности его чувства.
И теперь, под воздействием виски, он вспомнил, как обнимал ее на ступенях во время ее свадьбы. Сейчас они ближе всего за без малого два года приблизились к тому моменту, и воздух густел от недосказанного, и Страйк опять видел себя на тесной лестничной площадке готовым к прыжку в неизвестность. Остановись на этом, сказало его суровое «я», которое жаждало уединенной мансарды, свободы и покоя. Давай, выдохнул порхающий демон, которого виски выпустил на свободу, и, так же как Робин за несколько минут до этого, Страйк осознал, что они сидят в считаных футах от двуспальной кровати.
Звуки шагов приблизились к площадке. Прежде чем Страйк или Робин смогли отреагировать, стеклянная входная дверь распахнулась.
– Свет, что ли, вырубили? – пробормотал Барклай и щелкнул выключателем.
Все трое сощурились, переглянулись, и Барклай заговорил:
– Ты просто гений, Роб… ой-ё… кто тебя так?
59
Отважна бриттов дочь…
…с радушьем гостя привечала.
Тут рыцарь споро расседлал коня
И лживой страсти слов сказал немало,
Но бриттов дочь щадить его не стала.
Взамен веселья грусть им овладела:
Уловки зорко дева подмечала
И прочь пошла, не мешкая без дела,
Чтоб знал, что с ней играл он слишком смело.
Эдмунд Спенсер. Королева фей
Мигая в ярком свете, Робин опять потянулась к пакету со льдом:
– Страйк врезал. Он нечаянно.
– Господи Исусе! – поразился Барклай. – Не хотел бы я увидеть, что он может сделать нарочно. Как это произошло?
– Мое лицо попало ему под локоть, – ответила Робин.
– Хм… – Барклай обвел голодным взглядом почти пустые контейнеры. – А тут что было? Искупление?
– Точно, – сказала Робин.
– А чего трубки не берете? Битых три часа названиваю.
– Черт, прости, Сэм.
Робин проверила свой мобильник. С того момента, как она отключила звук в «Американском баре», ей поступило пятнадцать звонков от Барклая. Вместе с тем она порадовалась, что пропустила пару сообщений от Морриса, к одному из которых, похоже, была приложена фотография.
– По собственной инициативе явился лично, – констатировал слегка нетрезвый Страйк.
Он не мог с определенностью утверждать, какое чувство преобладало у него из-за вторжения Барклая – радость или досада, но, взвесив все, решил, что досады, пожалуй, больше.
– Жена с дитем сегодня ночует у тещи, – объяснил Барклай. – Так что да, решил прийти лично – сообщить хорошие новости. – Он взял чечевичную лепешку и сел на подлокотник дивана, подальше от Страйка. – Выяснил, что БЖ поделывает в Стоук-Ньюингтоне. И все благодаря Робин. Готовы послушать?
– Что? – Страйк переводил взгляд от Барклая к Робин. – Когда?…
– Еще утром, – сказала Робин, – до нашей с тобой встречи.
– Позвонил в дверь, – начал Барклай, – спросил, не согласится ли хозяюшка мне помочь, сослался на БЖ. И что вы думаете? Не поверила! Пришлось поставить ногу на порог, а то бы ушел несолоно хлебавши. Тогда она и говорит, дескать, БЖ ей сказал, что какой-то парень, шотландец, на днях отговорил его прыгать с Тауэрского моста. Ну, думаю, ладно, чего тянуть резину? – продолжил Барклай. – Да, говорю, это я самый и был. Я вам не враг. Мы знаем, чем вы тут занимаетесь. Так что лучше вам со мной перетереть, если дорожите своим клиентом. Впустила! – Барклай ухватил чечевичную лепешку и принялся жевать. – Не судите строго, с голода помираю. Так вот, заводит она меня в дальнюю комнату, а там эти приспособы.
– Какие еще приспособы?
– Здоровенный манеж – своими руками смастерила из пенопласта и ДСП, – ухмыльнулся Барклай. – Стол с матрасиком стоит, как для пеленания детишек, только больше. Стопка взрослых подгузников. Детская присыпка фирмы «Джонсон и Джонсон».
От изумления Страйк потерял дар речи. Робин рассмеялась, но быстро посерьезнела, потому что от смеха саднило лицо.
– Бедный старый БЖ просто тащится, когда с ним цацкаются, как с младенцем. Кроме него, клиент у нее только один: тот качок из спортзала. А больше и не надо – ей БЖ щедро платит. Она их переодевает. Меняет им подгузники. Жопы, ё-моё, присыпкой пудрит…
– Чего ты гонишь? – возмутился Страйк. – Такого не бывает.
– Нет, такое бывает, – вмешалась Робин, прижимая к лицу пакет со льдом. – Это называется… подождите… – Она опять вывела на телефон список парафилий. – Аутонефиофилия. «Сексуальное возбуждение от пеленания; фетиш подгузников».
– Откуда, черт возьми, ты…
– Просто смотрела, как из интерната вывозят стариков, – пояснила Робин. – Моррис сказал, что они похожи на детей и некоторым, возможно, требуются подгузники, вот у меня в голове и щелкнуло. Элинор Дин на моих глазах покупала в супермаркете тонны детской присыпки и соски-пустышки, но у ее дома мы никогда не видели ни одного ребенка. А потом это поглаживание по голове, как будто мужчины считают себя малыми детьми.
Страйк вспомнил, как вел менеджера спортивного зала и тот, выходя из дома Элинор Дин, рукой прикрывал нижнюю часть лица, как будто у него изо рта торчало нечто такое, что он хотел скрыть.
– И доставка объемистых коробок с чем-то реально легким, – добавила Робин.
– Зуб даю: подгузники для взрослых, – вступил Барклай. – А вообще-то… она женщина не вредная. Чаем меня угостила. Насчет шантажа она в курсе, но любопытно другое: они с БЖ думают, будто Жук не догадывается, что на самом деле происходит в этом доме.
– Как это?
– Менеджер спортзала сболтнул Жуку, что знает важную шишку из его фирмы. Понимаете: этот качок и БЖ иногда залазят в манеж вместе. Как будто в ясл…
Неожиданно Барклай зашелся раскатистым смехом; Страйк тоже не заставил себя ждать. К ним присоединилась Робин, прижимавшая к лицу пакет со льдом. С минуту они заливались хохотом, представляя себе резвящихся в самодельном манеже двух мужиков в подгузниках.
– …как в яслях, – фальцетом пропищал Барклай, утирая слезы. – Чтоб я сдох, чего только в жизни не бывает! Короче, этот качок из спортзала обмолвился Жуку, и Жук, зная, что старина БЖ отродясь не ходил в спортзал и обитает на другом конце Лондона, начинает слегка зондировать почву и замечает, что парень как-то поеживается. Тогда Жук берется следить за своим боссом. Видит, как тот захаживает к Элинор, и делает элементарный вывод: она проститутка. После этого Жук вваливается в кабинет к БЖ, закрывает дверь, называет ему адрес Элинор и говорит, что все знает. БЖ от ужаса обделался, но он не дурак. Подумал, что Жук подозревает простой секс, но забеспокоился, как бы Жук не копнул глубже. Понимаете, БЖ нашел Элинор через рекламу ее услуг на задворках интернета. И подумал: начни он отрицать простой секс – и Жук захочет докопаться до истины, а если вскроется правда, тогда его начальнику одна дорога – с Тауэрского моста вниз. А дальше не так смешно. – Барклай посерьезнел. – Качок из спортзала пару месяцев назад признался БЖ и Элинор, что слил их Жуку. И теперь со стыда готов наложить на себя руки. Элинор убрала свою рекламу, но в интернете ничто бесследно не исчезает: хошь убирай – хошь не убирай… А хуже всего, по словам Элинор, то, что сам Жучара шибко охоч до баб. Ей БЖ рассказывал. Очевидно, Жук уже обнаглел до такой степени, что перенес привычку нюхать кокс к себе в кабинет, да к тому же пердолит свою референтку, но выводить его на чистую воду БЖ не спешит: сам боится разоблачения. Итак, – закончил свой рассказ Барклай, – что будем делать, а? Объясним совету директоров, почему на БЖ брюки от костюма плохо сидят: потому что под ними подгузник топорщится?
