Кстати, раздражительность первого консула и особенно императора Наполеона стала темой множества серьезных исследований, исторических анекдотов и политических карикатур. Думается, ни современникам, ни историкам так и не удалось до конца разобраться в том, какова была природа этой раздражительности - искренность или притворство. Даже Е. В. Тарле не избежал противоречия с самим собой, заявив, что «быстро раздражающаяся» натура Наполеона «была склонна к порывам бешеного гнева», но подчеркнул через пару строк: «...вообще Наполеон великолепно владел собой»
[1636]. Далее Евгений Викторович признал оригинальную особенность вспышек «бешеного гнева» Наполеона: иногда «с определенными целями» (запугать, надавить, сбить с толку оппонента) он «разыгрывал искусственные сцены ярости, причем он проделывал это с таким высоким театральным талантом, с такой поразительно тонкой симуляцией, что только очень уж хорошо знавшие его зрители могли догадаться об этом комедиантстве, да и то не всегда, часто и они ошибались»
[1637].
По воспоминаниям графини К. Э. де Ремюза (статс-дамы при дворе Жозефины), сам Наполеон так объяснил свою гневливость епископу, ставшему дипломатом, Доминику Прадту: «Вы думаете, что я очень разгневан? Разуверьтесь: у меня гнев никогда не идет дальше этого», - и он провел рукой по шее, показывая, что волнение желчи никогда не смущает его ума
[1638]. В беседах со своим великим другом Ф.-Ж. Тальма Наполеон, уже будучи императором, очень продуманно выскажется против чрезмерности любых эмоций, будь то радость, гнев, отчаяние и т. д. «Вы порой приходите по утрам ко мне во дворец, - говорил император актеру. - Вы видите здесь принцесс, потерявших возлюбленных, князей, лишившихся своих государств, бывших королей, у которых войной отнят их высокий сан, полководцев, ждущих от меня или выпрашивающих короны. Вокруг - посрамленные самолюбия, возбужденное соперничество, катастрофы, страдания, таящиеся в глубине сердец, возмущение, вырывающееся наружу. Вот вам трагедия! Мой дворец полон ею. И я сам, разумеется, один из наиболее трагических персонажей нашего времени. И что же? Разве вы видите, как мы возносим руки к небу, принимаем величественные позы, издаем крики? Разумеется, нет: мы разговариваем естественно, как каждый, побуждаемый корыстью или страстью»
[1639].
Здесь, пожалуй, уместно сказать о распространенных толках относительно «падучей болезни», припадкам которой якобы был подвержен Наполеон. Даже Л. А. Бурьенн, вообще не склонный оправдывать своего бывшего господина в каких-либо прегрешениях и слабостях, категорически опроверг подобные толки: «В продолжение более 11-ти лет, постоянно мною при нем проведенных, я никогда не видел в нем ни малейшего признака, хоть сколько-нибудь похожего на эту болезнь»
[1640].
При всей занятости самыми серьезными делами и при всей своей (пусть иногда притворной) раздражительности Наполеон всегда, был ли он консулом или императором, находил время для самых эксцентричных, вроде игры в горелки, развлечений. Особенно любил он в редкие часы досуга поиграть с детьми. Дети воистину были его слабостью. Он никогда не отказывал ребенку, посланному от кого бы то ни было с просьбой. В общении с детьми первый консул не прочь был потешиться, как со взрослыми, и однажды из-за этого попал впросак. Вот как описал эту сцену Андре Кастело.
― Послушайте, мадемуазель, - обратился Наполеон к пятилетней дочери своей сестры Элизы (девочку, кстати сказать, звали Наполеоне!), - мне ваши бонны сообщили, что сегодня ночью вы сделали пи-пи в кроватке.
Малышка, будущая графиня Камерата, с достоинством отпарировала:
― Дядюшка, если вам угодно говорить мне всякие глупости, то я лучше уйду...
«Вспоминая ее слова, - заканчивает Андре Кастело описание этой победы маленькой Наполеоне над великим Наполеоном, - все смеялись целый день»
[1641].
Осведомленные современники вспоминали, что первый консул еще очень любил крестить детей. Первыми его крестниками стали сын Жана Ланна Наполеон и дочь Андоша Жюно Жозефина
[1642].
Уму непостижимо, как Наполеон, даже при всей своей феноменальной работоспособности, успевал столько делать и еще отдыхать. А. 3. Манфред нашел этому важное, хотя и не исчерпывающее объяснение: «Он все шире прибегал к помощи близких ему людей - друзей юности, которым он полностью доверял»
[1643]. Сам Наполеон в 1801 г. выделил среди них Ж. Ланна, М. Дюрока, Ж. Б. Бессьера, А. Жюно, Л. А. Бертье, О. Ф. Мармона
[1644]. Все они уйдут от него трагически: трое первых погибнут в боях, Бертье и Жюно покончат с собой, а Мармон предаст. Ранее из близких друзей Наполеона пали в различных сражениях Ж. Б. Мюирон, А. Ф. Лагарп, Ф. Шове, Ю. Сулковский, М. Ж. Каффарелли, Л. Дезе. Пока они были живы, он щедро награждал их, был внимателен к их советам, терпим к упрекам и даже к обвинениям, особенно со стороны Ланна.
Жан Ланн, герцог де Монтебелло, был не только «лучшим другом» (именно так он назван в письме, которое Наполеон отправил вдове Ланна на другой день после его гибели)
[1645], единственным, кто имел право говорить первому консулу, а затем императору «ты»
[1646]. Ланна Наполеон считал «самым выдающимся» из своих военачальников: «...из всех моих генералов Монтебелло оказал мне наибольшее содействие, и я ставил его выше всех»
[1647]. Поэтому он всегда прислушивался к мнению Ланна и прощал ему любые, самые резкие возражения против деспотических мер в политике гражданина Бонапарта и позднее императора Наполеона. Поэтому и оплакивал Наполеон Ланна как никого из своих соратников и велел похоронить его в Пантеоне великих людей Франции, где Ланн покоится (единственный из всех 26 маршалов Наполеона!) поныне. Сообщение Р. Ф. Делдерфилда о том, что Ланн похоронен на кладбище Пер- Лашез
[1648], ошибочно.
