Проще найти ответ на другой (хотя и более трудный) вопрос: почему Наполеон «принял самое невероятное из всех возможных решений: доверить свою судьбу самому беспощадному своему врагу - Англии»
[1833]. Д. Вильпен верно заметил, что это его решение, «отчасти вынужденное, рождено также собственными долгими размышлениями»; он еще в 1814 г. так говорил А. Коленкуру о возможных вариантах своего добровольного изгнания: «В Австрию - никогда; австрийцы ранили меня в самое сердце, отняв у меня жену и сына. Уехать в Россию - значит предаться одному человеку. Уехав в Англию, я бы по крайней мере отдал себя в руки нации»
[1834]. В разговоре с генералом Г. Гурго 13 июля Наполеон признался, что «ему приходила мысль подплыть к английской эскадре и крикнуть: “Подобно Фемистоклу, не желая способствовать страданиям моей родины, я прошу у вас убежища”, но что он не мог на это решиться»
[1835]. Не мог до 13-го, а вот 13 июля все-таки решился.
Пример Фемистокла - знаменитого государственного деятеля и полководца античности, который подчинил интересам государства олигархию в Афинах, обеспечил победу над персами в исторической битве при Саламине (480 г. до н. э.), но затем был изгнан олигархами из Афин и запросил убежища у главного своего врага, персидского царя Артаксеркса I, а тот принял его с почетом, - этот пример Наполеон считал как нельзя более соответствующим для него, великого императора, приговоренного к изгнанию олигархическими верхами против воли собственного народа. Согласимся с Д. Вильпеном: «Сдаваясь на милость победителю, Наполеон проявляет величие. Он полагает, что есть определенное благородство в том, чтобы довериться извечному врагу Франции»
[1836].
Итак, 13 июля 1815 г. Наполеон пишет следующее, навсегда запечатлевшееся в истории, письмо принцу-регенту Англии, будущему (с 1820 г.) королю Георгу IV, который фактически правил страной с 1811 г., ввиду умопомешательства его отца Георга III: «Ваше Королевское Высочество! Став жертвой борьбы партий, расколовших мою страну, и жертвой ненависти великих держав Европы, я завершил свою политическую карьеру и, как Фемистокл, ищу приют у английского народа. Отдаю себя под защиту его законов, которую прошу у Вашего Королевского Высочества как самого могущественного, самого непреклонного и самого великодушного из всех моих противников»
[1837].
14 июля генерал Гурго и граф Лас-Каз (он, кстати, знал английский язык) поднялись на борт «Беллерофона» с письмом, которое Наполеон адресовал принцу-регенту. Они вручили копию письма капитану судна Фредерику Мэтленду и уведомили его о том, что император готов прибыть на его корабль завтра. По словам Лас-Каза, Мэтленд при этом заявил: «...нет никаких сомнений в том, что Наполеон найдет в Англии все те знаки уважения и то обхождение, на которые он мог рассчитывать»
[1838]. Генерал Гурго сообщил Мэтленду, что он имеет поручение от императора доставить оригинал его письма в Лондон лично принцу-регенту. Мэтленд не возражал.
В тот же день Гурго отплыл из Рошфора в Лондон на английском корвете «Слэни», а на следующее утро, 15-го, французский бриг «Ястреб», под белым флагом перемирия, принял императора на борт и доставил его к «Беллерофону». Очевидец этого (трагического не только в биографии Наполеона, но и в истории Франции и всей Европы) момента Л. - Ж. Маршан вспоминал: «Лица всех французских моряков выражали глубокую скорбь, и, когда британская военная шлюпка приблизилась к бригу, чтобы забрать императора, можно было слышать самые душераздирающие возгласы: французские офицеры и матросы с отчаянием в душе наблюдали за тем, как его Величество вручает свою судьбу великодушию нации, чье вероломство им было известно <...>. Крики “Да здравствует император!” вперемежку с громкими рыданиями сопровождали императора до тех пор, пока он не прибыл на “Беллерофон”. Отчаяние французских моряков было столь велико, что некоторые из них рвали на себе волосы, а другие в ярости сбросили с себя шляпы и топтали их ногами»
[1839].
Прежде чем перейти с французского брига в английскую шлюпку, Наполеон долго всматривался в лица французских моряков и вслушивался в их голоса, сняв свою легендарную треуголку. «Волнение перехватывает ему горло, и он вдруг нагибается к морю. Трижды он зачерпывает в руку немного воды и, не говоря ни слова, обрызгивает ею корпус французского корабля»
[1840].
Когда император и его свита (все, кто приехал с ним из Мальмезона в Рошфор, кроме генерала Беккера) поднялись на верхнюю палубу «Беллерофона», капитан Мэтленд распорядился препроводить каждого в заранее приготовленные каюты. Теперь капитан «Беллерофона», а заодно с ним все капитаны и адмиралы, лорды и пэры, епископы и архиепископы Англии могли радостно потирать руки: «Самый могучий, упорный и грозный враг, какого Англия имела за все свое историческое существование, был в ее руках»
[1841].
Когда «Беллерофон» снялся с якоря, Наполеон вышел на палубу и некоторое время, пока к нему не присоединились сопровождавшие его лица, оставался один, глядя на удалявшиеся контуры французского берега в глубоком раздумье. Вероятно, в тот час он думал о возможных превратностях своего убежища в Англии и, конечно же, прощался (навсегда ли?) с Францией. Не знал он тогда, что уже не увидит не только любимую Францию, но и враждебную Англию, и что вернется он на землю отечества лишь прахом через 19 лет после смерти.
Глава VII Святая Елена
Лучшего места для Наполеонова ада сам дьявол не выбрал бы.
Д. С. Мережковский
1. Путь в преисподнюю
Итак, утром 15 июля фрегат «Беллерофон» с императором Наполеоном и его свитой на борту отбыл из Рошфора, держа курс к английским берегам. 24-го фрегат бросил якорь в порту Торбей на юго-западном побережье Англии (чуть восточнее Плимута), и здесь Наполеон узнал, что британское адмиралтейство запретило генералу Гурго высадку на берег Англии и вообще любую связь с берегом. Капитан корвета «Слэни» заявил генералу, что он, капитан, сам передаст письмо Наполеона принцу-регенту, и «как генерал ни протестовал, он ничего не добился»
[1842].
