– Теперь главный вопрос: где искать этих гаденышей, – сказал Влад, кладя руку на досье.
– Эти документы нам не сильно помогут, – заметил Гурьянов.
Он был прав. Под каждой фамилией члена ахтумской организованной преступной группировки стояла короткая приписка: местонахождение неизвестно.
* * *
– Теперь остается распрощаться с новым директором и главным бухгалтером, – потер руки Гринберг. – И «Эльбрус», флагман производства, державший не один год переходящее красное знамя, станет наш, господа.
Художник внимательно посмотрел на Гринберга и осведомился:
– Всего-то двоих загасить, да?
– Пока да… А потом надо будет еще порешать вопрос с армянами, которые стоят за Ашотиком. У них свои взгляды по поводу собственности на «Эльбрус». Ну там тоже, может, придется одного-другого на кладбище спровадить, – махнул небрежно рукой Гринберг. – Но это уже по обстановке.
– Еще, значит, парочка жмуриков.
– Есть какие-то трудности? – удивился Гринберг, с искренним недоумением посмотрев на Художника.
Они встретились с глазу на глаз на одной из квартир Гринберга, куда тот таскал любовниц и иногда устраивал беседы с деловыми партнерами. После гибели Хоши общаться им стало куда легче.
– Трудности?! Ты насчитал уже толпу жмуриков. А я не похоронное бюро! – зло произнес Художник, прекрасно знавший, что убить человека не так просто и достаточно опасно. – Это дорогого стоит.
– Так ведь и «Эльбрус» недешев.
– Ладно, продумаем все основательно, – согласился Художник. – И только тогда будем ломать голову, как делить свалившееся богатство.
– Как делить? – непонимающе посмотрел на него заместитель по коммерции.
– Я считаю, делить надо по-братски. Половина на половину от новых акций.
– Ну, знаешь, Художник! – возмутился Гринберг. – Я за десять тысяч баксов могу нанять добросовестных специалистов, которые вполне справятся с задачей, – излагал он гладко, казенно.
– А мне никого и нанимать не надо. Я тебя просто зарежу. Как свинью. – Художник поиграл возникшим как по волшебству в пальцах ножом.
– Ты… Да как ты!..
– Как свинью, – повторил Художник.
– Но половина…
– А ты сколько предлагаешь?
– Ну пять процентов. Это немало.
– Только визжать будешь, когда железо через жирок твой пройдет.
– Ну семь.
Торговались они остервенело. Но наконец достигли взаимоприемлемых условий.
Новый директор ликеро-водочного комбината, бывший ранее заместителем, Ашот Амбарцумов, и бухгалтерша, тридцатидвухлетняя красивая и длинноногая кукла-блондинка Наталья Глущина по четвергам ужинали в ресторане «Синий парус», а потом в сопровождении шофера и охранника ехали в загородный дом продолжать банкет при свечах в постели.
Когда их темно-вишневый «Вольво» на всех парах устремился в направлении загородного дома, на трассу на третьем километре Московского шоссе с проселочной дороги выехал «КамАЗ», угнанный три часа назад.
От удара «Вольво» вынесло на обочину. Иномарка, смятая, как консервная банка, ткнулась носом в овраг, замерла.
Из машины выскочил телохранитель и тут же рухнул на землю – из кузова «КамАЗа» били из автомата. Потом киллеры спрыгнули вниз, подошли к искореженному «Вольво» и методично всадили в пассажиров по пуле.
На похоронах Амбарцумова Лев Гринберг плакал. И говорил на панихиде, где собрались и заводчане, и областные руководители, с надрывом:
– Ашот… Он… Он был не просто начальником… В нашем возрасте трудно находить новых друзей. А старые друзья уходят. Хорошие друзья. Добрые друзья. И нам остается ждать только встречи с ними там…
Гринберг плакал искренне. Ему и правда было жаль Ашота. Тот действительно являлся его другом. Но друзья друзьями, а денежки врозь.
Через два дня на него вышли армяне. Один из главарей армянской диаспоры Раф Григорян потребовал немедленно встретиться.
– Конечно, Раф, конечно, – затараторил Гринберг. – Когда скажешь…
В кабинет на заводе Раф заявился с двумя смуглыми, мощного телосложения армянами. Мрачные лица. Недобрые взоры. И в этих взорах совсем нехорошие обещания смертных мук.
– Здравствуй, дорогой. Какая потеря! – рванулся навстречу Григоряну Гринберг.
– Кто мог это сделать? – Не пожимая руки, Раф уселся в кресло. – Кто?
– Это или Леня Нарусов. Или тамбовские бандиты. У них пересекались интересы. Тамбовцы задолжали Ашотику большие деньги.
– Хотелось бы верить. – Раф пронизывающе посмотрел на хозяина кабинета.
Гринберг подслеповато моргнул и глубоко вздохнул, выражая всем своим видом скорбь.
Потом разговор вошел в более мирное русло. Повздыхали о погибшем товарище и наконец перешли к главному.
– Знаешь, ведь и наши интересы в «Эльбрусе» присутствовали, – произнес Раф буднично, озвучивая мысль, не подлежащую обсуждению. – Доля его акций нам переходит. Вместе подумаем, как будем править.
– Есть собрание акционеров, – сухо произнес Гринберг. – Есть существующий порядок. В его русле этот вопрос и будем решать.
– Акционеры? – удивился Раф. – Слова не мужа, но мальчика.
– Слова законопослушного человека. Это же не артель Ашота. Акционерное общество. И здесь свой порядок.
– Нет, уважаемый, это именно ваша артель. И клянусь, если ты причастен к смерти Ашота, ты ответишь. Но пока я не знаю этого – мы друзья. И партнеры в бизнесе.
– Партнеры? А если нет?
– На нет и суда нет. Без суда все решим. Понимаешь, все будет по понятиям, Гринберг, по справедливости…
– Вот что. – Гринберг вздохнул поглубже, кинув взор на часы. – Я думаю, вам лучше уйти.
– Мы уйдем. Придут другие, – с угрозой пообещал Раф. – Ты этот разговор всю жизнь помнить будешь. До последнего вздоха.
Тут затренькал телефон в его кармане.
– Да, слушаю…
– Папа, – послышался голос. – Папа…
Детский крик отдалился и захлебнулся. Послышался густой бас:
– Здорово, армянин. Как живешь? Как семья?
– Кто это? – Раф почувствовал, что внутри все холодеет.
– Друг. Я дал твоему Эдику конфетку. Ему понравилось… Теперь слушай, ара. Ты туда больше не ходи.
– Отпустите ребенка!
– Отпустить? Какие вопросы. Поиграем и отпустим… Ара, я твою породу знаю. Ты отправишь завтра семью в Армению или в Лондон. И пускай. Мы с детьми не воюем. Но сам умрешь. У тебя же магазины, мебельная фабрика. У тебя семья. Тебе что еще надо? Живи тихо.
Телефон замолк. И Раф со стуком положил его на стол.
