Помимо ежедневных дел, тяжелым бременем для султана были государственные церемонии. Заседания мусульманского суда в Средние века были тщательно регламентированы. И подбор чиновников для различных постов, своевременное пресечение всех могущих возникнуть между ними споров и соперничества, вознаграждение их за работу почетными одеяниями, титулами и фьефами требовали много времени и сил. Каждый из государственных чиновников, начиная от Главнокомандующего и заканчивая виночерпием и устроителем игры в мяч, желал что-то получить для себя и требовал для себя внимания, и было необходимо удовлетворять их требования для обеспечения лояльности.
Смотр войск и другие государственные церемонии имели твердо установленный порядок проведения. Сам султан (по крайней мере, при правлении Бейбарса) находился в центре процессии, одетый в простую черную шелковую тунику с большими рукавами, под которой был хауберк (кольчужная рубашка), в стальном шлеме, поверх которого был надет тюрбан, и с длинной арабской саблей на боку. Впереди знатные мужи несли чепрак коня султана, расшитый золотыми парчовыми нитями и усыпанный драгоценными камнями. Над султаном принц голубой крови держал зонтик из желтого шелка с золотой вышивкой, который венчала фигура золотого орла, другой сановник нес знамя султана. Коня султана покрывала попона из желтого шелка и красного атласа, а почетный эскорт был в одежде из желтого каирского шелка с вышитой на ней эмблемой их командира.
Прямо перед султаном ехали два пажа на белых конях в богатом убранстве; их одежды были из желтого шелка с каймою из золотой парчи и такой же куфией. Их обязанностью было следить за дорогой. Впереди шел музыкант с флейтой, а за ним – певец, воспевавший героические деяния бывших султанов под аккомпанемент барабана. Шедшие затем поэты попеременно пели стихи. Перед султаном и позади него слуги несли алебарды; устроитель игры в мяч нес кинжалы в ножнах с левой стороны монарха, другой служитель нес с правой стороны еще один кинжал и небольшой щит. Рядом с ним шел слуга, который держал в руках золотую булаву. Знатные придворные шли следом с не меньшей помпой.
Когда во время продолжительных путешествий необходимо было сделать на ночь остановку, дорогу к ней султану освещали факелы. Когда он приближался к своему шатру, поставленному заранее, его слуги выходили встречать его с восковыми свечами в подсвечниках, инкрустированных золотом. Султана окружали пажи и алебардщики, воины пели хором, и все спешивались, кроме султана, который въезжал на коне в переднюю часть шатра при входе, где он оставлял его, и затем входил в большой круглый павильон. Далее он переходил из него в небольшую деревянную спальню, где было теплее, чем в шатре, и где его ожидала ванна с горячей водой, и здесь же лежали дрова для растопки. Шатер окружал частокол из бревен, который охраняли постоянно сменявшие друг друга мамлюки. Время от времени они совершали обход, а ночью устраивали два больших обхода.
Мы не знаем, какие из этих церемоний соблюдал Саладин. Но как бы ни были просты нравы при его дворе, ни один суверен Востока не мог пренебрегать ими, поскольку такие церемонии производили глубокое впечатление на народ. Саладин, несмотря на то что одевался очень просто и носил льняную или шерстяную одежду, несомненно, поддерживал статус мусульманского султана и соблюдал все церемониальные правила приема иностранных посольств. Именно благодаря одному из таких мероприятий он встретил Баха ад-Дина, ставшего позднее его секретарем и биографом. Баха ад-Дин был в Мосуле, когда Саладин вторгся в Месопотамию, и атабек дал ему поручение отправиться к халифу Багдада с просьбой об оказании срочной помощи. Когда Саладин обосновался в Дамаске, Баха ад-Дин был опять послан с дипломатической миссией. Он получил полномочия от своего суверена, атабека Мосула, при одобрении халифа, обговорить условия мирного договора с Саладином. Баха ад-Дин прибыл в Дамаск 25 февраля 1184 г. в сопровождении Бадр ад-Дина, «шейха шейхов», и был принят султаном с крайним радушием. Хотя и не сумев прийти к соглашению с Саладином, он произвел на последнего самое благоприятное впечатление, и тот предложил ему должность на своей службе. Баха ад-Дин, посол правителя и соперника султана, не мог принять подобной чести, и его миссия отбыла в Мосул 22 марта.
Последовали другие посольства: племянника атабека Синджар-шаха из Джазиры и правителя Эрбиля, которые выказали дань уважения султану в качестве его вассалов. Эмир Мосула отверг подобное отступничество и вознамерился наказать правителя Эрбиля, чье обращение к Саладину позволило тому вновь выдвинуть свои территориальные претензии. Как обычно, он переправился через Евфрат у Биры, и 15 апреля 1185 г. к нему присоединился Кукбури. Он был уже у Рас-аль-Айна, когда его настигла весть о том, что против него сложилась коалиция восточных правителей для защиты атабека Мосула. Не обращая внимания на их угрозы, Саладин совершил переход к Дунейсиру, лежавшему у подножия горы Мардин. Там его армия пополнилась новыми воинами, и в июне 1185 г. он подошел к Мосулу. Напрасно атабек посылал свою мать и других знатных дам униженно просить о мире. Они были приняты со всем почтением, но ничего им обещано не было: Саладин был непреклонен.
Приготовившись к самому худшему, мосульцы отчаянно защищались, и осада окончилась ничем, как это и бывало прежде. Осложнение обстановки в Армении послужило предлогом для отвода потрепанной армии в Диярбакыр, где, как объясняли, климат был более прохладным. Саладин занял в конце августа Маяфарикин, а потом возобновил осаду Мосула. Но палящую летнюю жару сменил сезон дождей, и ни командиры, ни воины не могли больше переносить нездоровый климат. Саладин серьезно заболел и был вынужден переехать в Харран, там дышалось легче. С трудом удерживаясь в седле, едва живой, он прибыл в крепость своего соратника Кукбури. Брат Саладина аль-Адиль поспешил к нему из Алеппо с придворными врачами, однако, несмотря на лечение, Саладин долгое время находился между жизнью и смертью. Однажды пополз слух, что ему настал конец, и многие его родственники уже начали взвешивать шансы на наследование. Саладин уже расстался с надеждой выздороветь и, призвав своих полководцев, заставил принять их присягу на верность своим сыновьям.
Наконец он начал очень медленно поправляться и в конце февраля 1186 г. уже был в силах принять посольство из Мосула, возглавляемое Бахой ад-Дином, который приехал вести переговоры о мире. Чувствуя себя слишком слабым, чтобы думать о продолжении кампании, и, возможно, смягчившись под воздействием страданий и угрозы смерти, Саладин согласился на заключение договора (3 марта), согласно которому ему отходила вся область вокруг Шахрзура за рекой Малый Заб, но атабек Изз ад-Дин продолжал владеть землями, которыми правил прежде, между великими реками. Он становился подданным султана, признавая его власть в молитвах и его право чеканить монету. Этим договором вся Северная Месопотамия и часть Курдистана присоединялись к империи Саладина, а атабек Мосула устроил смотр своим вассалам.
Неспешно возвращаясь из Харрана в Дамаск, Саладин остановился в Эмесе. Совсем недавно он отдал город в качестве фьефа своему двоюродному брату Насиру ад-Дину, сыну Ширкуха, родственные узы с которым стали еще более тесными после его брака с одной из дочерей Саладина. Тем не менее во время болезни своего двоюродного брата Насир ад-Дин участвовал в интригах, оспаривая трон Сирии. Возмездие последовало быстро: после пиршественного празднования памяти умерших (4 марта 1186 г.) властитель на следующее утро был найден мертвым в своей постели. Саладина встретил его сын, мальчик 12 лет, которому султан передал фьеф его отца, конфисковав, правда, для нужд государства значительную часть состояния умершего. Рассказывали, что Саладин был добр к мальчику и интересовался его учебой. Но когда спросил об успехах в чтении и насколько далеко он продвинулся в изучении Корана, мальчик ответил: «Как раз до того места, где говорится „что касается тех, кто поглощает несправедливо достояние сирот, то, поистине, они поглотят огонь в свое чрево и сгорят в пламени“». Султан был поражен сообразительностью ребенка и ничего не возразил на это. Он оставил на мальчика Эмесу и отправился в Алеппо, а оттуда в апреле в Дамаск, где его, словно второго Лазаря, восставшего из могилы, встретили толпы обрадованных его возвращением жителей.
