Время близилось к 3 часам, когда турки, числом 10 тысяч человек, устремились на наших людей, меча дротики и стреляя из луков, производя чудовищный шум и издавая пронзительные крики. За ними появились люди-демоны, с очень черной кожей, и, видимо, по этой причине они получили прозвище nigreduli. Затем подбежали сарацины, которые живут в пустыне и которых называют бедуинами; дикие, чернее ночи, они передвигаются пешком, вооружены луками и круглыми щитами, они легки на ногу и отчаянные бойцы. И кроме этих воинов можно было видеть на гладкой равнине хорошо экипированные фаланги турок со знаменами, значками и иными эмблемами. По-видимому, их было больше 20 тысяч человек. Они снялись с места и полетели на нас словно буря на конях, быстрее, чем орлы в небе, и огромная туча взвихренной пыли поднялась в воздух из-под конских копыт. Впереди эмиров скакали люди, которые трубили в горны и трубы; били в барабаны, бубны, погремушки и гонги, ударяли в цимбалы и дули в свирели. И звучали иные инструменты, способные производить оглушающий шум…
В тот день наши потери в людях и страдания наших лошадей, которые становились мишенью для вражеских стрел и дротиков, показали упорство врага в бою; но одновременно нам открылась и стойкость наших лучников и арбалетчиков, и тех воинов, кто отстреливался в нашем тылу, отражая неоднократные атаки турок. И все же, после небольшой передышки, враг снова обрушился на них подобно бешеному водному потоку, удвоив силу своих ударов, словно опьянев от ярости, так что многие из наших лучников уже не могли больше сдерживать его. И, побросав свои луки и арбалеты, охваченные страхом смерти, они поддались под напором турок и отошли, пройдя сквозь тесный строй нашего войска, чтобы не быть окончательно отрезанными от своих. Но самые лучшие и отважные воины, которым стыд мешал сдаться, продолжали сражаться с турками с неослабевающей отвагой. Они начали медленно отступать, постоянно отражая турецкие наскоки, повернувшись лицом к туркам. Увы! В этот тяжелый и горестный час не было такого человека, который не желал бы оказаться в безопасности в родном доме и закончить это паломничество…
Турки наступали столь настойчиво, что едва не смяли ряды госпитальеров, которые послали сообщение королю Ричарду I, что не смогут дольше продержаться, если на помощь им не придут [другие] рыцари. Но король твердо отказал им в этом. Все же, несмотря на гибельность положения, госпитальеры выстояли. Правда, к переносимым им тяготам добавилась невыносимая жара, так что нечем было дышать. Можно было ожидать еще больших неприятностей, когда такую небольшую армию окружало столь огромное войско. Теперь отступавших воинов преследовали по пятам, и уже невозможно было применять луки для защиты, пришла пора взяться за булавы и копья и сражаться врукопашную мечами. Шум был такой, что казалось, будто били молотом по наковальне. Наиболее яростно турки обрушились на последние ряды госпитальеров, но тем было приказано лишь защищаться, и они не могли ответить им, [контратаковать], а были вынуждены медленно отступать. Наконец они не выдержали напора столь многочисленного войска и дрогнули. Они бежали от преследовавших их и неиствовавших в ярости турок, спасая свои жизни…
Более 20 тысяч турок усилили натиск на госпитальеров, пробиваясь сквозь их ряды, орудуя булавами и саблями, когда один из братьев, Гарнье де Нап, громко воскликнул: „О, славный рыцарь святой Георгий! Почему попускаешь ты совершиться нашему позору? Ныне погибнет христианство, если мы не отобьемся от ненавистного врага!“ Тогда Великий магистр ордена обратился к королю и сказал: „Наш господин король, мы в тяжелом положении, и нам грозит вечный позор, если мы не сможем ответить должным образом. Почти каждый из нас потерял своего коня, и сколько еще мы будем терпеть?“ Король ответил: „Мой добрый магистр, надо потерпеть, мы не можем быть одновременно повсюду“. И магистр вернулся и увидел, что турки все так же сеют смерть в их рядах и что нет ни одного графа или рыцаря, который не был бы охвачен стыдом».
Настал момент, когда среди госпитальеров нашлись два рыцаря, которые не могли больше сносить этого позора. Призвав на помощь святого Георгия и пришпорив своих коней, они устремились на сарацин; все эскадроны, следуя их примеру, пришли в движение и пошли за ними в атаку. Баха ад-Дин стал свидетелем этого впечатляющего эпизода битвы. Все это произошло, когда франки подошли к лесам и садам Арсуфа. Он писал: «Я сам наблюдал, как их рыцари сплачивались в один отряд, находясь в окружении своих пехотинцев. Как они подхватывали свои копья, выкрикивая боевые кличи в едином порыве. Затем пехота расступилась, и они пошли лавой во всех направлениях, частью на наш левый фланг, частью – на правый, а многие рыцари ударили в центр, и он был прорван». Все случилось до того, как король Ричард I должен был дать условленный сигнал, но все произошло в свое время, и он теперь поспешил поддержать порыв своих воинов.
«Король Ричард I, видя замешательство в рядах своего войска, пришпорил своего коня и сразу же оказался в нужном месте. Нисколько не медля, он привел на помощь госпитальерам своих воинов. Затем он обрушился на турок, поражая их смертельными ударами, что привело их в крайнее смятение. Они бежали во все стороны при виде его… Охваченный яростью, в одиночестве, он преследовал турок; ни один из них не мог избегнуть его разящего меча; где бы он ни оказывался, везде он прокладывал себе мечом широкий путь, раздавая удары на обе стороны. Этот ненавистный народ был сокрушен его мечом, который уподобился серпу, собравшему богатую жатву; оставшиеся в живых враги были напуганы смертью своих соратников. Безжизненные тела павших турок покрывали поверхность земли на протяжении полумили…
Но христиане продолжали рубить мечами охваченных ужасом турок, хотя исход сражения еще не был ясен. О! Какое множество различных флагов, знамен и вымпелов было уже повержено на землю, сколько отличных мечей, копий и турецких луков устилали поле боя. Более двадцати телег, груженных дротиками, стрелами и другими метательными снарядами, было вывезено с поля битвы…Тут и там лежали изувеченные тела турок, которые сражались с отчаянностью обреченных; некоторые всадники, сброшенные с коней, прятались в кустах или залезали на деревья, а затем падали с предсмертными криками вниз, когда их пронзали стрелами наши люди. Другие пытались ускользнуть от преследовавших их воинов, спрыгивая с высоких крутых мысов в море».
Путь, по которому двигались сарацины, описал их историк Баха ад-Дин. Он стал свидетелем того, как смешались ряды сарацин в центре и на флангах, и только 17 человек собрались под знаменем султана в том месте, где бил его барабан, призывая продолжать сражаться. Он повествует о трех атаках крестоносцев, и мусульмане под возраставшим напором все дальше отходили на холмы, но затем они возвращались. Саладин оставался на своем месте рядом со знаменем, пытаясь справиться с паникой и заставить своих людей вернуться на поле боя. Наконец ему удалось собрать под своим знаменем достаточно много воинов, и, как это явствует из «Итинерария», сарацины не раз переходили в наступление.
«Норманны [нормандцы] и англичане, поставленные охранять королевское знамя, начали медленно и осторожно продвигаться к той части нашего войска, которая сражалась, стараясь держаться ближе к полю битвы, готовые прикрыть тех, кто в этом мог нуждаться. Наконец наши люди прекратили на время избиение турок, но те собирались сдаваться, а увидя, как им показалось, нашу нерешительность, снова осмелели. И тут 20 тысяч их воинов ударили нам в тыл, намереваясь отбить у нас своих пленных. Они открыли убийственный огонь из луков и метали в нас также дротики; они наносили жестокие удары своими булавами, калечили наших рыцарей, и тех от головы до пят покрывали страшные раны. Наконец наши люди вновь обрели мужество, разъярившись подобно львице, которую пытались лишить ее потомства, они вновь ринулись в бой, продираясь через ряды врага словно сквозь плотные сети…
