Тогда угольщик обратил свою ярость на лошадь:
– Отпусти его, дурында! Ну же, отпусти, брось его!
Не получив ответа и на этот раз, он злобно кольнул животное в брюхо большим пальцем. Лошадь сразу поняла намек и освободила меня. Так послушный пес бросает косточку по приказу хозяина. Я упал на колени и некоторое время повалялся в канаве, пока ко мне не вернулось дыхание. Я будто издалека слышал, как коротышка ругается на меня.
Через некоторое время я встал. Угольщик все еще орал на меня, а толпа послушно внимала его словам.
– Ты что, решил, что это – игрушка? Держись подальше от моей лошади, а то я вызову полицию!
Я посмотрел на свой новый редингот. Плечо представляло собой пережеванную массу. Мне показалось, что лучше сбежать, и я стал продираться сквозь толпу. В ней встречались обеспокоенные лица, но на большинстве играли улыбки. Оказавшись на воле, я быстро пошел прочь, но не успел еще повернуть за угол, как до меня долетел последний крик угольщика:
– И не лезь в дела, в которых ничего не понимаешь!
На балу и в свинарнике
Я лениво перебирал утреннюю почту. Обычная стопка счетов, оповещений, красочные описания новых лекарств – они давно уже утратили прелесть новизны, и я даже не просматривал их. Но почти в самом низу стопки я обнаружил нечто необычное: элегантный конверт из толстой тисненой бумаги, адресованный мне лично. Я вскрыл его, извлек карточку с золотой каймой и торопливо прочел ее. Пряча карточку во внутренний карман, я почувствовал, что краснею.
Зигфрид кончил подсчитывать утренние визиты и поглядел на меня:
– Почему у вас такой виноватый вид, Джеймс? Ваши прошлые грехи нашли вас? Что это? Письмо от негодующей мамаши?
– Ну ладно, – пристыженно сказал я и протянул ему карточку. – Смейтесь сколько хотите. Все равно же вы узнаете.
Сохраняя полную невозмутимость, Зигфрид прочел вслух: «Трики будет очень рад видеть у себя дядю Хэрриота в пятницу 5 февраля. Напитки и танцы». Он поднял глаза и сказал без тени иронии:
– Как мило, правда? Согласитесь, это, бесспорно, один из самых любезных китайских мопсов в Англии. Ему недостаточно одарять вас селедками, помидорами и табаком, он приглашает вас на званый вечер!
Я выхватил у него карточку и спрятал ее подальше.
– Ну хорошо, хорошо. Но как мне поступить?
– Как поступить? Немедленно садитесь и строчите благодарность за приглашение: «Ах, я, конечно, не премину быть у вас пятого февраля». Званые вечера миссис Памфри пользуются большой славой. Горы редких деликатесов, реки шампанского. Ни в коем случае не упускайте такой возможности.
– И там будет много народу? – спросил я, шаркая ногами по полу.
Зигфрид хлопнул себя ладонью по лбу:
– Конечно там будет много народу! А как вы думаете? Или вы полагали, что проведете вечер в обществе одного Трики? Выпьете с ним пару пива и станцуете медленный фокстрот? Нет, там соберутся сливки графства при всех регалиях, но, держу пари, самым почетным гостем будет дядя Хэрриот. А почему? А потому, что остальных-то пригласила миссис Памфри, но вас пригласил лично сам Трики.
– Ну хватит, – простонал я. – Я же никого там не знаю и буду весь вечер торчать в одиночестве. У меня нет приличного выходного костюма. Лучше я не поеду.
Зигфрид встал и отечески положил руку мне на плечо.
– Дорогой мой, не трепыхайтесь. Напишите, что принимаете приглашение, а потом отправляйтесь в Бротон и возьмите напрокат вечерний костюм. И торчать в одиночестве вам долго не придется: светские девицы будут драться за удовольствие потанцевать с вами. – Он еще раз похлопал меня по плечу и направился к двери, но потом озабоченно обернулся. – И ради всего святого, не пишите миссис Памфри. Адресуйте письмо прямо Трики, не то вы все погубите.
Когда вечером 5 февраля я позвонил в дверь миссис Памфри, меня раздирали противоположные чувства. Вслед за горничной я прошел в холл и в дверях залы увидел миссис Памфри, которая здоровалась с входящими гостями. В зале, с бокалами и рюмками в руках, стояли элегантно одетые дамы и джентльмены. Оттуда доносился приглушенный гул светских разговоров, на меня пахнуло атмосферой утонченности и богатства. Я поправил взятый напрокат галстук, глубоко вздохнул и стал ждать своей очереди.
Миссис Памфри вежливо улыбалась, пожимая руки супружеской паре, но, увидев позади них меня, она вся просияла.
– Ах, мистер Хэрриот, как мило, что вы приехали! Трики был в таком восторге, получив ваше письмо… Мы сейчас же пойдем с вами к нему! – И она повела меня через холл, объясняя шепотом: – Он в малой гостиной. Между нами говоря, званые вечера ему прискучили, но он очень рассердится, если я не приведу вас к нему хотя бы на минутку.
Трики лежал, свернувшись в кресле у горящего камина. При виде меня он вспрыгнул на спинку кресла, радостно тявкая, и его широкий смеющийся рот растянулся до ушей. Уклоняясь от его попыток облизать мне лицо, я заметил на ковре две фарфоровые миски. В одной лежали рубленые цыплята – не меньше фунта, а другая была полна накрошенных бисквитов.
– Миссис Памфри! – грозно воскликнул я, указывая на миски.
Бедная женщина прижала руку ко рту и попятилась.
– Простите меня, пожалуйста, – сказала она жалобно, глядя на меня виноватыми глазами. – Это ведь праздничное угощение, потому что он весь вечер будет один. И погода такая холодная! – Она стиснула руки и умоляюще посмотрела на меня.
– Я вас прощу, – сказал я сурово, – если вы оставите ровно половину цыплят, а бисквиты уберете совсем.
Понурившись, как нашалившая девочка, она исполнила мое требование, и я не без сожаления простился с Трики. День был тяжелый, и от долгих часов, проведенных на холоде, меня клонило ко сну. Небольшая комната, где пылал огонь, а свет был пригашен, показалась мне куда приятнее шумной сверкающей залы, и я с радостью подремал бы тут часок-другой с Трики на коленях. Но миссис Памфри уже вела меня назад.
– А теперь я познакомлю вас с моими друзьями.
Мы вошли в залу, озаренную тремя хрустальными люстрами, свет которых ослепительно отражался от кремовых с золотом стен, увешанных зеркалами. Мы переходили от группы к группе, и я ежился от смущения, потому что миссис Памфри каждый раз называла меня «милым добрым дядей моего Трики». Но либо это были люди чрезвычайно благовоспитанные, либо они давно привыкли к чудачествам хозяйки, – во всяком случае, выслушивали они это сообщение с полной невозмутимостью.
У одной из стен настраивали инструменты пятеро музыкантов, среди гостей сновали официанты в белых куртках, держа подносы, уставленные напитками и закусками. Миссис Памфри остановила одного из них:
– Франсуа, шампанское этому джентльмену.
– Слушаю, мадам. – И он подставил мне свой поднос.
– Нет-нет, не эти! Большой бокал!
