Зигфрид скорбно улыбнулся:
– Я помню, Джеймс, помню. Он вредный старый черт, и мне очень тяжело подвергать вас этому, но я же не могу ему отказать, не правда ли?
Я просто не поверил своим ушам. В тот момент даже идея о подобном казалась абсолютно нереальной. Однако она обрела ощутимую реальность теперь, когда я стоял в ногах кровати Грайера и слушал, как он злобствует. А он уже принялся за меня с другой стороны:
– Еще одно: жена сказала, что вы не стали есть овсянку. Она вам не понравилась.
Я переступил с ноги на ногу:
– Нет-нет, очень вкусная. Просто мне что-то не хочется есть. – (Я ковырял ложкой в безвкусном месиве, стараясь съесть хоть немножко, но оно быстро встало мне поперек горла.)
– Если человек не ест полезную пищу, с ним что-то не так! – Грайер подозрительно прищурился на меня, потом протянул листок бумаги. – Вот список ваших вызовов на утро. Их порядочно, так времени зря не теряйте. Вот этот к Адамсону в Грентон – выпадение матки у коровы. И что вы сделаете, а?
Я сунул руку в карман, ухватил мою трубку и тотчас опустил назад. Грайер не любил, когда курили.
– Ну, сделаю ей эпидуральную анестезию, вправлю матку, наложу швы на вульву, чтобы предотвратить вторичное выпадение.
– Чушь! – раздраженно фыркнул Грайер. – Ахинея! Ничего этого не надо. Все из-за запора. Засунь матку обратно, подложи корове под задние ноги досок, чтобы задница задралась, и пропиши льняное масло деньков на пять.
– Но она же выпадет снова, если не наложить швы! – сказал я.
– Да ничего подобного, – сердито одернул меня Грайер. – Делайте, что я говорю, и все. Я же побольше вашего знаю.
Вероятно, так оно и было. И должно было быть: как-никак он практиковал тридцать лет, а я – только второй год. Я посмотрел, как он раздраженно щурится на меня с подушек, и вдруг подумал о странностях нашего зыбкого союза. Йоркширец, заметив особенности нашего выговора – его северошотландского и моего южного, – подумал бы, что между нами должна существовать какая-то общность, хотя бы в силу нашей национальности. Но нас ничто не объединяло.
– Хорошо, как скажете. – Я вышел из его спальни и спустился вниз со своими инструментами.
Оставив дом за собой, я испытал облегчение, которое испытывал каждое утро, отправляясь по вызовам. Всю неделю я трудился с утра до вечера, но получал от работы чистое удовольствие. Фермеры почти все готовы были прощать молодому человеку его неопытность, и клиенты Грайера обходились со мной с уважением. Но мне приходилось возвращаться в этот унылый дом, ведь надо же было есть, и с каждым днем это становилось все тяжелее.
Миссис Грайер угнетала меня не меньше мужа. Женщина поразительно тощая, с недовольно поджатыми губами, стол она держала чисто спартанский, основой которого была жидкая овсяная каша. Овсянка на завтрак, овсянка на ужин, а днем тоскливая череда анемичного рубленого мяса под названием то рагу, то поджарка и водянистых безымянных супов. Что бы она ни стряпала, это никогда не имело никакого вкуса. Ангус Грайер приехал в Йоркшир тридцать лет назад – шотландец без гроша в кармане, как и я, – и приобрел доходную практику старым, точно мир, способом: женившись на дочери своего патрона; иными словами, практику он получил в приданое. Но в приданое к миссис Грайер.
По-моему, она все еще чувствовала себя главной, вероятно, потому, что жила в этом доме с рождения, среди воспоминаний о своем отце, который создал эту практику. Любые посторонние воспринимались как гвоздь в ботинке, и я мог понять, что она чувствует. В конце-то концов, она была бездетна, вела безрадостную жизнь, и ее мужем был Ангус Грайер. Мне было искренне жаль ее.
Но жалость жалостью, только миссис Грайер буквально не давала мне свободно вздохнуть и нависала надо мной, будто приставленное ко мне привидение. Когда я возвращался с вызовов, она непременно встречала меня и засыпала вопросами: «Где вы пропадали?» Или: «Я понять не могла, куда вы запропастились. Заблудились, может быть?» Или: «Срочный вызов. Почему вы всегда так мешкаете?» Возможно, она подозревала, что я на час-другой заходил в кинотеатр.
По вечерам в приемной всегда набиралось много мелких животных, и у нее была неприятная привычка подслушивать под дверью, что я советую клиентам. Но полную волю она давала себе в аптеке, где следила за каждым моим движением, ядовито критиковала мои рецепты и постоянно выговаривала мне за неэкономность: «Вы слишком много хлородина кладете. Разве вы не знаете, какой он дорогой?»
Я проникся глубочайшей симпатией к помощнику, который бежал оттуда без предупреждения. Найти работу было очень трудно, и молодые выпускники ветеринарных колледжей готовы были терпеть очень многое, лишь бы заниматься своим делом, но я скоро понял, что у этого неведомого мне страдальца иного выбора не было.
Небольшое хозяйство Адамсона находилось у границы города, и, возможно, потому, что я только что вдосталь налюбовался на Грайера, морщинистое терпеливое лицо фермера и дружелюбный взгляд показались мне необыкновенно ласковыми и привлекательными. На костлявой фигуре комбинезон цвета хаки висел словно на вешалке. Он потряс мне руку.
– Так у нас сегодня новенький? – Он оглядел меня с головы до ног. – Видать, вы и в работе новичок?
– Совершенно верно, – ответил я. – Но я быстро учусь.
Мистер Адамсон улыбнулся:
– Да вы не тревожьтесь, молодой человек. Я верю в свежую кровь и свежие идеи. Вот что нам в хозяйстве нужно. Слишком уж долго мы топчемся на месте. Так пошли в коровник, я вам корову покажу.
Коров было около дюжины, и не обычных шортгорнок, но айрширок, очень здоровых и ухоженных. Мою пациентку я сразу определил по розоватому выпячиванию вагинальной стенки величиной с футбольный мяч и шейке матки в продольных бороздах. Фермер, вызвав ветеринара, не тратил времени зря: розовая масса была чистой и неповрежденной.
Он внимательно наблюдал, как я обработал выпавший орган антисептиком и водворил его на место, потом он помог мне соорудить приступку из дерна и досок, чтобы корова встала на нее задними ногами. Когда мы все закончили, корова стояла так, что хвост у нее был заметно выше головы.
– Так, говорите, если несколько дней давать ей льняное масло, эта штука больше не вывалится?
– Вот именно, – сказал я. – Но следите, чтобы зад у нее был приподнят.
– Обязательно, молодой человек, и большое вам спасибо. Я знаю, вы очень для меня постарались, и я буду рад снова с вами свидеться.
Садясь за руль, я испустил мысленный стон. Постарался! С чего вдруг эта штука останется на месте без швов? Но я должен был следовать инструкциям, и Грайер, как он ни не приятен, все-таки не круглый дурак. Не исключено, что он прав. Я выкинул случившееся из головы и поехал по следующему вызову.
Менее чем через неделю, когда я за завтраком ковырял неизбежную овсянку, Грайер, который уже рисковал спускаться вниз, внезапно рявкнул:
