– Войдите! – сказал чей-то голос.
Я открыл дверь и очутился в огромной, выложенной широкими плитами кухне, где с потолка свисали окорока и большие куски копченой грудинки. Темноволосая девушка, в клетчатой блузке и зеленых полотняных брюках, месила тесто в квашне. Она посмотрела на меня и улыбнулась:
– Извините, что я не могла вам открыть. Но у меня неотложное дело. – И подняла руки, по локоть выбеленные мукой.
– Пустяки. Моя фамилия Хэрриот. Я приехал посмотреть теленка. Он, кажется, охромел?
– Да, мы думаем, что он сломал ногу. Наверное, на бегу неудачно ступил в ямку. Если вы минуту подождете, я вас провожу. Отец с работниками в поле. Да, кстати, я же не назвалась! Хелен Олдерсон.
Она вымыла руки, вытерла их и достала пару резиновых сапожек.
– Домеси тесто, Мег, хорошо? – сказала она старухе, которая вошла в кухню из внутренней двери. – Мне надо показать мистеру Хэрриоту теленка.
Во дворе она со смехом обернулась ко мне:
– Боюсь, нам придется порядочно прогуляться. Он в верхнем сарае, вон там, видите? – И указала на приземистое каменное строение почти у самой вершины холма.
Как хорошо мне были знакомы эти «верхние сараи», принадлежность любой фермы, расположенной в холмах! Взбираясь к ним, я успевал как следует размять ноги. Их использовали для хранения сена и разного инвентаря, а при необходимости в них укрывался скот с верхних пастбищ.
Я посмотрел на девушку:
– Ничего. Я не против такой прогулки. Совсем не против.
Мы пошли через луг к узенькому мосту через речку, и, переходя его следом за моей проводницей, я подумал, что новомодная манера женщин носить брюки во многих отношениях заслуживает полного одобрения, хотя и возмущает людей с консервативными взглядами. Тропинка вела вверх через сосновый лес, где между темными стволами дрожали узоры солнечного света. Шум реки замирал в отдалении; наши ноги неслышно ступали по ковру опавшей хвои, и прохладную тишину нарушали только птичьи трели. Мы шли быстро и через десять минут опять оказались под жаркими лучами солнца на открытом вересковом склоне. Тут тропа круто устремилась вверх, огибая каменные выступы. Я уже пыхтел, но девушка шагала по-прежнему легко и быстро. Наконец мы добрались до ровной вершины, и я с облегчением вновь увидел сарай.
Приоткрыв створку двери, я с трудом рассмотрел своего пациента в полумраке, душном от аромата сена, громоздившегося до самого потолка. Теленок выглядел очень маленьким, и, когда он попытался сделать несколько шагов на трех ногах, вид у него был самый жалобный: одна из передних ног беспомощно болталась, задевая солому, усыпавшую пол.
– Вы не подержите ему голову, пока я буду его осматривать? – попросил я.
Девушка умело ухватила теленка одной рукой под мордочку, другой – за ухо. Пока я ощупывал ногу, малыш весь дрожал, испуганный и несчастный.
– Что же, диагноз вы поставили верно. Простой перелом, правда и лучевой, и локтевой кости, но они почти не сместились, и с гипсовой повязкой все скоро будет в порядке.
Я открыл сумку, достал гипсовые бинты, набрал в ведро воды из бившего неподалеку ключа, намочил один бинт и наложил повязку, потом намочил второй, потом третий, пока нога от локтевого бугра до запястья не оказалась в белом быстро твердеющем лубке.
– Подождем несколько минут, чтобы гипс схватило как следует, а потом малыша можно будет пустить на свободу.
Я то и дело постукивал по гипсу, пока не убедился, что он стал совершенно каменным, и тогда сказал:
– Ну вот и все. Его уже можно не держать.
Девушка отпустила руки, и теленок засеменил прочь.
– Посмотрите! – воскликнула она. – Он уже наступает на эту ногу. И очень приободрился, верно?
Я удовлетворенно улыбнулся. Теперь, когда концы сломанных костей были плотно соединены, теленок больше не испытывал боли, и гнетущий страх, который у животных всегда сопутствует физическим страданиям, исчез как по волшебству.
– Да, – начал я, – он действительно очень оживился… – Тут мой голос утонул в густом мычании, и в голубом квадрате над нижней створкой двери появилась огромная голова.
Два больших темных глаза с тревогой уставились на теленка; он тоненько замычал, и начался оглушительный дуэт.
– Это его мать! – объяснила девушка, стараясь перекричать их. – Она, бедняга, все утро тут бродила, не понимая, что мы сделали с ее теленком. Она просто не выносит, когда ее с ним разлучают.
– Ну, теперь ее можно впустить, – сказал я и отодвинул засов.
Могучая корова ринулась в сарай, чуть не сбив меня с ног, и принялась тщательно обнюхивать теленка, толкала его мордой и испускала низкие горловые звуки. Малыш с большим удовольствием подвергался этому осмотру, а потом, когда корова успокоилась, прихрамывая, добрался до вымени и начал жадно сосать.
– Ну, аппетит к нему быстро вернулся, – сказал я, и мы засмеялись. Я бросил пустые жестянки из-под бинтов в сумку и закрыл ее. – Ему придется носить повязку около месяца. Позвоните тогда, и я приеду снять ее. А пока приглядывайте, чтобы кожа у края гипса не воспалилась.
За дверью сарая нас обдала волна солнечного света и душистого теплого воздуха. Я обернулся и посмотрел через долины на окутанные полуденным маревом высокие вершины холмов, а травянистый склон у моих ног круто уходил вниз к деревьям, между которыми поблескивала река.
– До чего же здесь, наверху, хорошо! – сказал я. – Только взгляните на овраг вон там – ведь это почти ущелье, и этот огромный холм вы, наверное, называете горой. – И я указал на великана, гордо возносившего свои вересковые плечи над всеми остальными.
– Это Хескит. Его высота почти две с половиной тысячи футов. А тот за ним – Эдлгон. И еще Уэддер в той стороне, и Колвер, и Сеннор. – Она произносила эти звучные названия с нежностью в голосе, как будто говорила о старых друзьях.
Мы сели на теплую траву. Легкий ветерок колыхал венчики полевых цветов, где-то кричал кроншнеп. Дарроуби, Скелдейл-хаус и ветеринария отодвинулись в неизмеримую даль.
– Вам просто повезло, что вы живете здесь, – сказал я. – Но, думаю, вы это и без меня знаете.
– Да, я люблю здешние края. Нигде нет ничего на них похожего! – Она замолчала и неторопливо посмотрела по сторонам. – Я рада, что вам они тоже нравятся. Приезжие обычно находят их слишком дикими и голыми. Так и кажется, что они их пугают.
Я засмеялся:
– Да, я замечал, но сам я могу только пожалеть тех ветеринаров, которые вынуждены работать вдали от йоркширских холмов.
Я заговорил о своей работе, потом как-то незаметно начал вспоминать студенческие дни, рассказывать ей об этих счастливых временах, о моих тогдашних друзьях, о наших надеждах и чаяниях.
Такая несвойственная мне словоохотливость изумила меня самого, и я смутился, подумав, что ей, наверное, скучно меня слушать. Но она тихо сидела, обхватив руками ноги в зеленых брюках, смотрела на мирную долину и слушала, словно ей было интересно. И смеялась там, где следовало смеяться.
