– Прекрасно, Джим, прекрасно. Ты выглядишь исключительно здорово. Не каждый умеет носить смокинг, многие в нем выглядят клоунами, но не ты. Постой так минутку, я принесу твое пальто.
Я договорился с Хелен, что заеду за ней в семь, и, выбираясь в темноте из машины перед ее домом, я ощутил странное беспокойство. Мир изменился. Когда я приезжал сюда как ветеринарный врач, я был специалистом, в услугах которого нуждались и который приехал, чтобы помочь в трудном положении. Мне и в голову не приходило, как сильно это влияло на мое поведение каждый раз, когда я приезжал на ферму. Теперь все было по-другому. Я пришел за дочерью этого мужчины. Ему это могло и не понравиться, он даже мог вознегодовать на это.
Остановившись перед дверью дома, я глубоко вздохнул. Ночь была очень темная и спокойная. Ветер не играл в кронах больших деревьев, росших рядом, и только отдаленный шум Дарроу нарушал тишину. Недавние сильные дожди превратили ленивую, спокойную речушку в бурный поток, который местами выходил из берегов и заливал соседние пастбища.
Младший брат Хелен провел меня на просторную кухню. Он прикрывал рот ладошкой, чтобы скрыть широкую улыбку. Он находил ситуацию забавной. Ее младшая сестра сидела за столом и делала уроки. Она также хотела притвориться, что целиком сосредоточена на своей работе и смотрит только в учебник, но и у нее на лице была та же ухмылка.
Мистер Олдерсон читал «Фермерское и племенное дело». Обувь он снял, а ноги в носках протянул к огню в камине. Он посмотрел на меня поверх очков.
– Проходите, молодой человек, и садитесь к огню, – сказал он безучастно.
У меня сложилось впечатление, что ему наскучили частые визиты молодых людей к его старшей дочери.
Я сел с другой стороны камина, а мистер Олдерсон продолжил изучать «Фермерское и племенное дело». Тишину подчеркивало тяжелое тиканье больших часов на стене. Я смотрел на огонь в глубине камина, пока у меня не заболели глаза. Тогда я стал смотреть на большую картину в золотой раме, висевшую над каминной полкой. На ней был изображен какой-то лохматый скот, стоявший по колено в невероятно голубой воде, а за ним темным фоном возвышались страшные, невозможные горы, чьи вершины терялись в желтом тумане.
Отведя глаза, я стал переводить их с одного окорока на другой, они висели на крючьях под потолком. Мистер Олдерсон перевернул страницу. От стола доносился невнятный шепот детей.
Прошел, наверное, год. Наконец я услышал шаги на лестнице, и в комнату вошла Хелен. Она была одета в голубое платье, такое – без бретелек. Похоже, они каким-то волшебством держатся на девушках. Ее темные волосы блестели в свете мощной керосиновой лампы – единственного источника света в кухне, который оттенял изгибы ее шеи и плеч. Через одну из ее белых рук было перекинуто пальто из верблюжьей шерсти.
Я был ошарашен. Хелен казалась огромным бриллиантом в грубой оправе из каменных плит и побеленных стен. Она спокойно и приветливо улыбнулась мне и подошла ближе.
– Привет, я надеюсь, ты не слишком долго ждал.
Я что-то пробормотал в ответ и помог ей надеть пальто. Она подошла к отцу и поцеловала его в щеку, но он только рассеянно махнул рукой. За столом раздался очередной всплеск хихиканья. Мы вышли.
В машине я чувствовал себя необычайно скованно и первые два-три километра не мог выдавить из себя ничего, кроме нескольких слов о погоде, чтобы поддержать разговор. Я начал успокаиваться после того, как пересек небольшой горбатый мостик, за которым дорога уходила вниз. И вдруг машина внезапно остановилась. Двигатель чихнул, заглох, и мы остались в полной тишине и темноте. Но было и что-то еще: мои ступни и лодыжки вдруг ощутили сильный холод.
– О боже! – закричал я. – Мы въехали на затопленный участок дороги. В машину поступает вода. – Я посмотрел на Хелен. – Я очень извиняюсь. Ты, наверное, вымокла.
Но Хелен смеялась. Она подняла ноги на сиденье, и коленки оказались у нее под подбородком.
– Да, я немного промокла, но, наверное, не стоит сидеть сложа руки. Может быть, лучше вытолкнуть машину на сухое место?
Прогулка по черной ледяной воде была самым настоящим кошмаром, но другого выхода не было. Хорошо, что машина была небольшая, и мы смогли вытолкнуть ее из потока своими силами. Затем я высушил свечи при свете фонарика, и двигатель завелся.
Когда мы снова сели в машину, Хелен дрожала от холода.
– Боюсь, мне нужно вернуться, чтобы сменить туфли и чулки. Да и тебе тоже. Тут есть другая дорога – через Фенсли. Надо будет на первом перекрестке повернуть налево.
Мы вернулись на ферму, где мистер Олдерсон все еще читал «Фермерское и племенное дело», водя пальцем по таблицам с ценами на свиней. Он посмотрел на меня сердитым взглядом. Когда мистер Олдерсон узнал, что я вернулся, чтобы одолжить у него пару его туфель и носков, он с досадой бросил газету и, ворча, поднялся со стула. Затем зашаркал к выходу из комнаты, и я слышал, как он ворчит, поднимаясь по лестнице.
Хелен пошла за ним, а меня оставили с детьми. Они внимательно и с нескрываемой радостью рассматривали мои мокрые брюки. Я отжал воду, но результат приключения был налицо. Такая острая, что можно обрезаться, стрелка, сделанная миссис Холл, теперь спускалась чуть ниже колен, но дальше было черт знает что. На этом месте брюки расходились клешем, превращаясь в бесформенную жеваную массу. Я протянул ноги к огню, и от них стал подниматься парок. Дети смотрели на меня широко раскрытыми глазами, и на лицах у них было выражение счастья. Было видно, что у них сегодня – великий вечер.
Наконец появился мистер Олдерсон и бросил к моим ногам пару каких-то туфель и грубых носков. Я быстро натянул носки, но вздрогнул, когда увидел туфли. Это были старомодные легкие бальные туфли начала века, и их потрескавшаяся кожа заканчивалась на кончиках черными шелковыми носами.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но мистер Олдерсон уже глубоко погрузился в свое кресло и вернулся к прейскуранту на свиней. У меня было такое чувство, что, если бы я попросил у него другую пару, он ударил бы меня кочергой. Пришлось надеть эти.
Мы поехали в объезд, чтобы снова не попасть в поток, но я жал на газ, и через полчаса мы покинули холмы и направлялись в долину. Я почувствовал себя легче. Мы успевали вовремя, а автомобильчик, трясясь и скрипя, ехал хорошо. Я уже начал было подумывать, что мы не опоздаем, как вдруг рулевое колесо потянуло в сторону.
Я прокалывал колеса почти каждый день и сразу догадался, что случилось. Я уже выучился менять колеса не хуже автомеханика и, извинившись перед Хелен, молнией выскочил из машины. Я быстро орудовал ржавыми болтами и гайками и снял колесо за три минуты. Поверхность покрышки была гладкой, за исключением нескольких мест, где она протерлась до корда. Работая как черт, я прикрутил запаску, внутренне поеживаясь, поскольку и ее покрышка была в таком же состоянии. Я решительно отмел мысль о том, что мне делать, если потрепанная резина не выстоит в борьбе с дорогой.
Днем «Ренистон» возвышался над Бротоном как огромная средневековая крепость, а на всех его четырех башнях надменно развевались яркие флаги. Но сегодня вечером он напоминал черный утес с ярко освещенной пещерой в основании на уровне улицы, по которой катили роскошные «бентли» со своим дорогим грузом на борту. Я не стал подъезжать к парадному крыльцу, а тихо припарковался в дальнем углу стоянки. Величественный швейцар открыл нам дверь, и мы бесшумно зашагали по толстому ковру холла.
