Снегоочистители даже не попытались расчистить боковую дорогу, уводившую вверх, а затем спускавшуюся в долину за гребнем. Заполнявшая ее от стенки до стенки начинка кремового оттенка недвусмысленно объявляла: «Пути наверх тебе здесь нет!» Эта равнодушная категоричность была мне так знакома! Но, даже расстроившись, я с обычным восхищением созерцал творения ветра, созданные за ночь, – безупречно ровные волнистые складки, переходящие в тончайшие сужения, глубокие ложбины с краями, как будто обрезанными бритвой, уходящие в небо обрывы с почти прозрачными, словно кружевными карнизами.
Вскинув на спину рюкзак, я почувствовал радостное возбуждение. Кожаная куртка застегнута до самого горла, ноги внутри резиновых сапог облачены в две пары теплых носков – я был готов для любых испытаний. Конечно, мне чудилось, что в образе преданного своей профессии молодого ветеринара, преодолевающего с магическими панацеями на спине все препятствия, чтобы спасти беспомощное животное, есть нечто доблестное, эдакая благородная лихая смелость.
Я постоял, глядя на холм, с холодной четкостью вздымавшийся к сумрачному небу. Замерзшую речку, луга, неподвижные деревья окутывала выжидательная тишина. И я зашагал по боковой дороге.
Шел я довольно быстро. Сначала по мосту через белую, безмолвную речку, а потом вверх, вверх, вверх, выбирая путь между сугробами на почти невидимой дороге, извивающейся под обрывами. Несмотря на холод, спина у меня, когда я добрался до гребня, была мокрая от пота.
Я огляделся. Мне несколько раз доводилось побывать тут в июне и в июле: ласковый солнечный свет, запах нагретой травы, а из долины внизу веяло ароматом цветов и сосновой смолы. Однако теперь было трудно связать улыбающийся пейзаж прошедшего лета с этой унылой снежной пустыней.
Плоская вершина холма, летом заросшая вереском, теперь простиралась белой бесконечностью до горизонта, смыкаясь с небом, нависающим как темное одеяло. Я увидел ферму в ее долине, и она тоже казалась совсем другой, чем летом: маленькой, далекой, словно рисунок углем на фоне могучих белых холмов за ней. Сосновый лес выглядел как черные мазки по склонам… Да, это был совсем иной, почти незнакомый пейзаж.
Дорога просматривалась лишь кое-где – стенки почти на всем своем протяжении были занесены с верхом, зато ферма была видна хорошо отовсюду. Я прошел по направлению к ней примерно полмили, как вдруг внезапно порыв ветра взвихрил облако снежных кристаллов. На несколько секунд я оказался отрезанным от всего мира. Ферма, склоны исчезли, и меня охватило чувство неизбывного одиночества, но тут облако рассеялось.
Идти по глубокому снегу было очень нелегко, а в сугробах мои резиновые сапоги проваливались по самый верх. Но я упрямо шел, наклоняя голову, и до каменных строений оставалось уже лишь несколько сотен ярдов. Я как раз подумал, что все обошлось без особых неприятностей, и тут, взглянув вверх, увидел, что на меня спускается колышущаяся завеса из миллионов черных точек. Я ускорил шаги и, прежде чем вокруг закружила вьюга, успел точно зафиксировать направление на ферму. Но после десяти минут спотыкания и скольжения понял, что прошел мимо. Я направлялся к дому, который существовал только в моем воображении.
Я постоял, вновь ощущая страшное одиночество отрезанности от мира. Решив, что я забрал слишком влево, и с трудом переведя дух, я повернул вправо, но вскоре понял, что опять иду не туда. Я начал проваливаться в снег чуть не по плечи и вспомнил, что земля тут была вся в торфяных ямах.
Продолжая брести, я убеждал себя в нелепости происходящего. Топящийся очаг Пайк-хауса где-то совсем близко – я же все-таки не на Северном полюсе! Но тут мне вспомнилось огромное пустое пространство за фермой, и я с трудом подавил панический страх.
Холод, несущий онемение, уничтожил всякое понятие о времени. Скоро я полностью утратил представление о том, как долго я проваливаюсь в ямы и выбираюсь из них. Но твердо знал, что с каждым разом выбираться становилось все трудней. И нарастал соблазн просто сесть, отдохнуть, даже поспать; было что-то гипнотическое в том, как пушистые хлопья бесшумно ложились на мою кожу и залепляли закрытые глаза.
Я отгонял от себя мысль, что стоит мне провалиться еще десяток раз, и мне уже не встать, когда впереди возникло словно колеблющееся темное пятно. Затем мои протянутые руки прикоснулись к чему-то твердому и шершавому. Не веря себе, я нащупывал один квадратный камень за другим, пока не добрался до угла и не увидел светлый квадрат – окно кухни.
Побарабанив в дверь, я прислонился к косяку, хватая ртом воздух, судорожно дыша. Огромное облегчение, меня охватившее, видимо, граничило с истерией, так как мне казалось, что, когда дверь откроется, мне следует растянуться ничком на полу. И воображение рисовало картину, как вся семья толпится вокруг распростертого страдальца, отпаивая его коньяком.
Однако, когда дверь действительно открылась, что-то удержало меня в вертикальном положении. Мистер Клейтон постоял на пороге несколько секунд, видимо нисколько не взволнованный зрелищем явившегося перед ним изнемогшего снеговика.
– А, это вы, мистер Хэрриот. Очень вы удачно пришли. Я как раз доел обед. Погодите минутку, я только шляпу надену. Теленок тут рядышком, только двор перейти.
Он пошарил за дверью, нахлобучил на голову потрепанную фетровую шляпу, сунул руки в карманы и, посвистывая, зашагал по булыжнику. Он повернул щеколду телятника, и я с наслаждением вошел внутрь, в тепло, исходящее от животных, в сладкий запах сена, куда не было доступа беспощадному холоду и снежным вихрям.
Я снимал рюкзак, а четыре длинношерстных бычка благодушно взирали на меня через перегородку, ритмично двигая челюстями. Мое появление, казалось, вызвало у них не больше сочувствия, чем у их хозяина. Ничего, кроме легкого интереса. За косматыми головами я разглядел маленького теленка, закутанного в мешковину. Из его носа обильно текло.
Нос этот напомнил мне о цели, приведшей меня сюда. Пока мои онемевшие пальцы нашаривали в кармане термометр, сильнейший порыв ветра сотряс дверь, загремел щеколдой, загнал внутрь мельчайшую снежную пыль.
Мистер Клейтон повернулся и протер рукавом стекло небольшого окошка. Ковыряя в зубах ногтем большого пальца, он посмотрел наружу, на бушующую вьюгу.
– Э-хе-хе… – сказал он и с удовольствием рыгнул. – Денек-то нынче не того чтобы…
И так тоже было
В ожидании момента, когда Зигфрид выдаст мне список утренних вызовов, я закутался в шарф по самые глаза, поднял воротник пальто и застегнул его под подбородком. Затем я натянул на руки пару шерстяных перчаток.
За окном жалящий северный ветер с озверением мёл снег почти параллельно земле, перекрывая улицы и всё остальное большими вьющимися хлопьями.
Зигфрид склонился над регистрационной книгой.
– Так, что у нас тут? Барнет, Джил, Сантер, Дент, Картрайт… – Он начал что-то писать в свой блокнот. – Так, я отправлюсь к Скрутону – посмотреть его теленка. Я знаю, ходили к нему вы, но сегодня я как раз буду проезжать мимо. Расскажите мне, что с ним?
