– Саяти ак-Нара сказала когда-то, что в крови магов течет золото, понимаешь? – обратилась Эда к Сарсуну. – Золотым нож делает пущенная им кровь.
Она ни за что бы не поверила, что птица способна так явственно выразить сомнение.
– Сама знаю. Это не настоящее золото.
Сарсун склонил головку.
Выгравированные на крышке буквы наполнялись, словно их выложили рубинами. Эда ждала. Когда кровь натекла в бороздки последнего слова, шкатулка треснула пополам. Эда отпрянула, а Сарсун запрыгнул на свою жердочку – шкатулка раскрывалась на глазах, как раскрывается ночной цветок.
Ключ.
Эда взяла его с атласной подушечки. Длиной он был с ее указательный палец, головка – как цветок с пятью лепестками. Цветок апельсина. Символ обители.
– А ты не верил! – упрекнула она Сарсуна.
Тот клюнул ее рукав, перелетел к двери, сел там на притолоку и уставился на нее.
– Да?
Он блеснул бусинками глаз и взлетел.
Эда скользнула за ним к узкой дверце и дальше, по ступенькам винтовой лестницы. Она смутно помнила эти места. Кто-то приводил сюда маленькую Эду.
Внизу лестницы она оказалась в сводчатой комнате без окон.
Перед ней стояла Мать.
Эда поднесла светильник ближе к изваянию. То была не робкая Дева инисской легенды, а Мать, какой она была в жизни. Обрезанные под корень волосы, топор в одной руке и меч в другой. И одета она была для боя, как одевались воины дома Онйеню. Защитница, боец, прирожденный вождь – вот кем была настоящая Клеолинда Лазийская, дочь Селину Верного Слову. Между ее ступнями стояла статуэтка Вашту – лазийской богини огня.
Гробница Клеолинды в святилище Девы была пуста. Ее кости покоились здесь, в любимой ею стране, в каменном гробу под статуей. Надгробные изображения чаще всего лежали навзничь, но не это. Эда тронула рукой топор и оглянулась на Сарсуна:
– Ну?
Орел нахохлился. Эда ниже опустила светильник, ища то, ради чего он привел ее сюда.
Гроб стоял на пьедестале. На передней его поверхности она увидела замочную скважину в квадратной накладке. Когда Сарсун нетерпеливо застучал когтем, Эда опустилась на колени и вставила в скважину ключ.
Он повернулся, и затылок у нее покрылся испариной. Глубоко вздохнув, Эда потянула ключ на себя. Из-под гроба выдвинулся тайник. А в нем стояла еще одна железная шкатулка. Повернув задвижку в форме апельсинового цветка, Эда открыла и ее.
Перед ней была жемчужина. Белая, как перламутр или туман, заключенный в хрустальную капельку.
Сарсун зачирикал. Рядом с жемчужиной лежал свиток величиной с ее мизинец, но Эда его почти не замечала. Зачарованная пляшущими в жемчужине отсветами, она потянулась, чтобы взять ее.
И едва коснулась, у нее вырвался вопль. Сарсун тоже вскрикнул, видя, как Эда падает к ногам Матери, – ее пальцы словно примерзли к жемчужине. Последнее, что она слышала, был шорох его крыльев.
– Вот, милая.
Кассар поднес ей чашку, до краев полную орхидеевыми сливками. Эда взяла ее. Аралак растянулся поперек ее кровати, опустив голову на лапы.
Жемчужина лежала на столе. К ней никто не прикасался с тех пор, как разбуженный Сарсуном Кассар нашел и отнес в постель бесчувственную Эду. Пальцы ее освободились только после пробуждения.
Сейчас она держала в руках перевод скрытого в шкатулке свитка. Печать на нем уже была взломана. На хрупкой, непривычно блестящей бумаге ученые прочли послание на древнем сейкинском, дополненное несколькими словами на селини.
Привет достойной Саяти, возлюбленной сестре достойной и премудрой Клеолинды. Сегодня, в третий день весны двенадцатого года правления вседостойной императрицы Мокво, мы с Клеолиндой связали Безымянного двумя священными жемчужинами. Уничтожить его мы не сумели, потому что его огненное сердце не пронзить мечом. Он останется связанным одну тысячу лет, и ни одним восходом более.
С прискорбием посылаю тебе останки нашей любимой подруги и ее отливную жемчужину, чтобы хранилась до его возвращения. Другую ты найдешь на Комориду – я прилагаю звездную карту, которая укажет путь твоим потомкам. Против врага им придется использовать и меч, и жемчужины. Жемчужины повинуются тому из магов, кто их коснется, и выбирают нового только с его смертью.
Я молюсь, чтобы наши дети, рожденные через столетия, добровольно приняли на себя это бремя.
Я, Непоро, королева Комориду
– Все эти годы предупреждение покоилось рядом с Матерью. Истина была прямо у нас под ногами, – тонким скрежещущим голосом проговорила настоятельница. – Зачем эта сестра так старалась его скрыть? Зачем она спрятала ключ в гробнице, да еще, подумать только, в Инисе?
– Может быть, чтобы его уберечь, – заметил Кассар. – От Калайбы.
Молчание звенело как колокол.
– Не называй этого имени, – очень тихо произнесла настоятельница. – Здесь – не называй, Кассар.
Тот покорно склонил голову.
– Я уверен, – сказал он, – что сестра хотела бы оставить нам больше, но ее записи хранились в архивах. До потопа.
Настоятельница в красной накидке расхаживала от стены к стене.
– В шкатулке нет звездной карты. – Она погладила свое золотое ожерелье. – Наши ученые пытаются извлечь из письма что-то еще. Однако… мы и так многое узнали. Если этой Непоро Коморидской можно верить, Мать не сумела пронзить сердце Безымянного. В свои «потерянные годы» она сумела каким-то образом его связать, но не предотвратила его нового пробуждения.
«Тысячу лет, и ни одним восходом более».
Вовсе не Сабран связывала его.
– Безымянный восстанет, и очень скоро, – больше самой себе говорила настоятельница. – Однако по этой записи мы можем точно установить, в какой день. Тысяча лет от третьего дня весны на двенадцатый год правления императрицы Мокво в Сейки… – Она шагнула к двери. – Надо вызвать наших ученых. Уточнить, когда правила Мокво. И об этих жемчужинах могли сохраниться какие-нибудь сказания.
Эда соображала с трудом. Она так мерзла, словно ее только что вытянули из Пепельного моря.
Кассар это заметил:
– Поспи еще, Эдаз. – Он поцеловал ее в макушку. – И не трогай пока жемчужины.
– Я хоть и сую нос куда не следует, – буркнула Эда, – но не такая дура.
Когда Кассар ушел, Эда прижалась к теплому мохнатому боку Аралака. Мысли ее тонули в вязкой трясине.
– Эдаз, – позвал Аралак.
– Да?
– В другой раз не ходи в темноту за глупыми птицами.
Она увидела во сне Йонду в темной комнате. Услышала крик подруги, с которой рвал кожу раскаленный докрасна коготь. Аралак разбудил ее, толкнув носом.
