Дракон не шевелился. Вокруг его рогов струилась спутанная грива. Морда была шире и мощнее, чем змеиные головы огнедышащих, да к тому же и наряднее, с живописной бахромой.
Лая назвала зверя Наиматун. Происхождение имени было ему неизвестно.
Никлайс подошел, держась подальше от головы. Нижняя челюсть спящего зверя отвисла, открыв зубы в локоть длиной.
Вздувающийся на макушке купол дремал. Паная рассказывала о нем Никлайсу в ту ночь, когда он впервые увидел дракона. Этот купол, освещаясь изнутри, взывал к небесному измерению, поднимая драконов к звездам. Им, в отличие от огнедышащих змеев, для полета не требовались крылья.
Никлайс неделями искал этому объяснение. Месяцами. Возможно, купол, наподобие магнитного камня, притягивал частицы воздуха или ядра далеких миров. Или легкие, полые кости драконов позволяли им парить на потоках воздуха. Алхимик в нем строил гипотезы. А вот с точки зрения анатома объяснения этому не было. По сути – чистая магия.
Пока Никлайс разглядывал зверя, тот приоткрыл веки, заставив ученого попятиться. В глазах этого существа виднелась целая вселенная знаний: льды, космос, созвездия – и не было ничего человеческого. Большие, как щиты, зрачки окаймляло голубое сияние.
Они долго разглядывали друг друга: человек Запада и дракон Востока. Никлайс поймал себя на желании преклонить колени, но только крепче сжал свою трость.
– Ты.
Не голос, а прохладное дуновение. Ветер в парусах.
– Это ты выторговывал мою чешую и кровь. – За зубами мелькнул темно-синий язык. – Ты Рооз.
Зверь говорил на сейкинском. Растягивал слова, как тени в косом луче.
– Я. – Никлайс откашлялся. – А ты – великая Наиматун. Или, – добавил он, – не такая уж великая.
Дракон следил за движением его губ. По словам Панаи, они на суше слышали, как человек под водой.
– Тот, кто носит цепи, в тысячу раз более велик, чем тот, кто их накладывает, – проговорила Наиматун. – Цепи – оружие труса. – Голос ее заполнил гулкий трюм. – Где Тани?
– На Сейки, надо думать. Я ее почти и не знаю.
– Знал достаточно, чтобы ей угрожать. Чтобы вынуждать на выгодные тебе поступки.
– Наш мир – мир убийц, животное. А я всего лишь торговался, – возразил Никлайс. – Мне для работы нужны были твоя кровь и чешуя – чтобы раскрыть секрет твоего бессмертия. Я хотел дать людям шанс уцелеть в мире, которым правят гиганты.
– В Великую Скорбь мы пытались вас защитить. – Она на миг прикрыла глаза, и кругом стало темнее. – Многие из нас погибли. Но мы делали что могли.
– Может, твои родичи и не так жестоки, как драконье воинство, – согласился Никлайс, – но все равно вы требуете, чтобы люди поклонялись вам и молили вас о дождях для своих посевов. Как будто сам человек – не достойное преклонения чудо?
Дракон фыркнул, выпустив из ноздрей облачко пара.
И тогда Никлайс решился. Пусть у него не осталось алхимических приборов, пусть он и так на пути к источнику вечной жизни, а все же возьмет то, к чему его так долго не допускали.
Он положил трость и вытащил из ножен полученный от Лаи нож. С лакированной рукоятью, заточенный по одному краю. Отыскав целый участок между шрамами, он тронул бок дракона ладонью.
Кожа оказалась гладкой и холодной, как у рыбы. Встав на колени, Никлайс ножом поддел чешую, обнажив под ней серебристую плоть.
– Вы не созданы для вечной жизни.
Никлайс смерил дракану уничтожающим взглядом.
– Я, как алхимик, не могу с этим согласиться, – сказал он. – Я, знаешь ли, не признаю ничего невозможного. Даже если не отыщу эликсира жизни в твоем теле, Золотая императрица сейчас направляется к острову под правой ногой Сороки. Там мы найдем шелковичное дерево и зарытую под ним жемчужину.
Видимый ему глаз округлился.
– Жемчужину… – Дракану пробрала дрожь. – Ты говоришь о небесном жемчуге.
– Жемчуг, – повторил Никлайс. – Да. О приливной жемчужине. – Он понизил голос. – Ты о ней что-то знаешь?
Наиматун молчала. Никлайс повернул клинок, отделяя чешуйку, – дракана дернулась в цепях.
– Я ничего тебе не скажу, – сказала она, – кроме того что они не должны попасть в руки пиратам, сын Ментендона.
«По словам тети, она получила ее от человека, который просил унести рукопись подальше от Востока и никогда туда не возвращать». Голос Яннарта прозвучал в памяти и закружился в нем кончиком раскрученного кнута. «Никогда не возвращать».
– Я не жду, что ты откажешься от своей цели. Поздно, – проговорила дракана. – Но не допусти, чтобы жемчужины попали в руки людей, которые с их помощью уничтожат даже то немногое, что осталось от мира. Вода в тебе застоялась, Рооз, но ее еще можно очистить.
Никлайс, дрожа, стиснул рукоять ножа.
Застоялась!
Дракон сказал правду. Вокруг него все застыло. Его жизнь остановилась, как останавливаются упавшие в воду часы, с тех пор как Сабран Беретнет сослала его на Орисиму. С тех пор Никлайс не раскрыл ни одной тайны. Ни тайны вечной жизни. Ни загадки смерти Яннарта.
Он – алхимик, открыватель тайн. Он не желает снова протухнуть.
– Хватит! – прошипел он и сорвал ножом чешую.
43
Юг
Оружейник снабдил Эду монбоновым луком, железным мечом и топором – на металле были выгравированы молитвы на сейкинском – и узким кинжалом с деревянной рукоятью. Вместо оливково-зеленого детского плаща она теперь одевалась в белое платье претендентки – символ расцвета женственности. Кассар, вместе с Сарсуном вышедший ее проводить, положил ладони ей на плечи.
– Зала гордилась бы тобой, – сказал он. – Скоро носить тебе красный плащ.
– Если вернусь живой.
– Вернешься. Калайба страшна, но не так сильна теперь, как бывало. Она двадцать лет не ступала ногой в обитель и не ела от апельсинового дерева, так что сидена в ней не осталось.
– В ней была и другая магия.
– Я верю в твою победу, милая. А если окажется слишком опасно – возвращайся. – Он потрепал по спине стоявшего рядом ихневмона. – Верни мне ее целой и невредимой, Аралак.
– Я тебе не глупая птица, – проворчал Аралак. – Ихневмон не подведет маленькую сестру.
Сарсун негодующе каркнул.
Изгнанная из обители Калайба бежала в места, называвшиеся Приютом Вечности. Рассказывали, что она наложила на этот лес отводящее глаза заклятие. Как это делается, никто не знал.
К рассвету Эда с Аралаком вышли из Долины Крови в лесную чащу. Ихневмон мог бы обогнать коня, а то и охотничьего леопарда, каких держали когда-то в Лазии. Эда только голову пригибала, когда он продирался сквозь лианы, подныривал под корни и перепрыгивал многочисленные ручейки, которыми разбегалась Минара.
