IV. Твое есть царство
Вдохни напиток звездно-лунный,
Упейся словом золотым…
Ли Цинчжао
49
Запад
Лот стоял на палубе «Птицы-правды», с тяжелым сердцем глядя на приближающийся Инис.
Уныние. Вот первое слово, что приходило на ум при виде его сумрачных берегов. Казалось, они никогда не знали ласки солнца, не слышали радостной песни. Судно шло к Альбатросову Гнезду – самому западному поселению, занятому раньше торговлей с Искалином. От него, если не жалеть лошадей и не встретиться с разбойниками, можно было за четыре или пять дней добраться до Аскалона.
Эда стояла рядом. Уже теперь Лот замечал, как понемногу утекает из нее жизнь, бившая ключом в Лазии.
«Птица-правда» на пути в Инис миновала бухту Медузы. Ее охраняли стоявшие на рейде корабли, но в подзорную трубу виден был набирающий силу флот драконьего воинства.
Скоро король Сигосо начнет вторжение. Пора и Инису подготовиться к отпору.
Эда ничего не сказала при виде флота. Только обратила к заякоренным сторожевикам открытую ладонь – и на их мачтах взревел родившийся из ничего пожар. Эда с неподвижным лицом смотрела, как он уничтожает корабли, и в ее глазах метались красноватые отблески.
Пронизывающий ветер возвратил Лота к настоящему и заставил втянуть голову в воротник плаща.
– Инис. – Изо рта шел густой белый пар. – Я уж не думал его увидеть.
Эда тронула его за плечо.
– Мег не теряла надежды тебя вернуть, – сказала она. – И Сабран тоже.
Чуть помедлив, Лот накрыл ее руку своей.
С начала пути между ними стояла стена. Лоту рядом с Эдой было не по себе, а она не пыталась его разговорить. Прежняя теплота возвращалась медленно. В промозглой корабельной каюте они рассказывали друг другу, что произошло с каждым за эти месяцы.
Веры старались не касаться. В этом им, наверное, никогда было не сойтись. Но пока что обоих связывало желание спасти страны Добродетели.
Лот свободной рукой поскреб подбородок. Борода его не радовала, но Эда сказала, что в Аскалоне им придется скрывать свою внешность, ведь оба они – изгнанники.
– Жаль, что нельзя было сжечь все те корабли, – заговорила Эда, разглядывая приближавшийся порт. – Приходится беречь сиден. Неизвестно, сколько лет мне теперь не вкушать от дерева.
– Ты сожгла пять, – утешил Лот. – Пятью меньше осталось у Сигосо.
Она кивнула.
На пальце у нее поблескивал лунный камень. Он видел такие кольца у сестер обители.
– В каждом из нас живут свои тени, – сказал он. – Я примирился с твоими. – Коснувшись ее кольца, Лот добавил: – Надеюсь, и ты мои потерпишь.
Она с усталой улыбкой переплела его пальцы своими:
– С радостью.
Вскоре ветер донес до них запах рыбы и гниющих водорослей. «Птица-правда» не без труда причалила, и усталые пассажиры потянулись на сходни. Лот подал Эде руку. Она в несколько дней избавилась от хромоты, хотя та стрела пробила ей бедро насквозь. Лоту приходилось видеть, как от более легких ран плакали странствующие рыцари.
Аралаку предстояло сойти с корабля последним, когда все разойдутся. Эда собиралась выбрать подходящее время и тогда позвать его.
С длинного причала они прошли к домам поселка. Увидев подвешенные к дверным притолокам мешочки, Лот задержал шаг. Эда тоже взглянула на них:
– Не знаешь, с чем это?
– Сухие цветы и ягоды боярышника. Обычай времен задолго до основания Аскалона. Отгоняют от дома всякое зло и порчу. – Лот облизнул губы. – Я, сколько себя помню, не видел, чтобы их вешали.
Вязкая грязь налипала им на сапоги. Скоро вокруг не найти было дома без подвешенного мешочка с боярышником.
– Говоришь, старинный обычай? – задумчиво спросила Эда. – А какую веру исповедовали в Инисе до Шести Добродетелей?
– Официальной религии тогда не было, но по немногим сохранившимся летописям простонародье поклонялось священному боярышнику.
Эда замкнулась в угрюмом молчании. Они выбрались на мостовую главной улицы через стену из дикого камня.
Единственная в поселке конюшня уступила им двух хилых лошаденок. Ехали рядом. В полупромерзших полях, где бродили промокшие овцы, дождь колотил им по спинам. По болотам, где разбойники встречались редко, решили ехать и ночью. К рассвету Лот натер себе седлом мозоли, но держался и не задремывал.
Ехавшая впереди Эда вела лошадь легким галопом. Казалось, она вся вылеплена из нетерпения.
Лот гадал, права ли она в своих догадках. Неужели инисским двором правила из-за трона Игрейн Венц? Изводила Сабран до последней жилки? Нагоняла страх перед темнотой? За каждый грех отбирала кого-то из любимых? От таких мыслей в животе у него горело. Сабран в малолетстве вечно оглядывалась на Игрейн, доверяла ей.
Он пришпорил лошадь, догнал Эду. Проезжали сожженную деревню, где над святилищем еще курился едкий дым. Несчастные дурни крыли свои дома соломой.
– Змеи, – пробормотал Лот.
Эда откинула растрепанные ветром волосы.
– Ясно, что высшие западники велели своим слугам запугать Сабран. Должно быть, ждут повелителя, чтобы начать настоящую войну. На сей раз он сам возглавит воинство. Развяжут второе Горе Веков.
К закату они нашли захолустную гостиничку у Кошачьей реки. Лот к тому времени едва держался в седле. Устроив лошадей в конюшне, они, дрожащие и промокшие до нитки, ввалились в зал.
Эда, не откидывая капюшона, пошла искать хозяина. Лота тянуло остаться у потрескивающего огня, но нельзя было – могли узнать.
Взяв у возвратившейся Эды свечу и ключи, Лот ушел наверх. Им отвели тесную, полную сквозняков клетушку, но и такая была лучше жалкой каюты на «Птице-правде».
Хмурая Эда принесла ужин.
– Что-то не так? – спросил Лот.
– Наслушалась внизу разговоров. Сабран не видели со времени публичного выезда с Льевелином, – ответила она. – Насколько известно народу, она еще носит ребенка… но без новых известий, да при вторжениях драконов подданные беспокоятся.
– Ты говорила, выкидыш у нее случился почти на шестом месяце. Если бы носила, сейчас бы лежала в родильной палате, – сказал Лот. – Идеальное объяснение ее отсутствия.
– Да. Может, она на то и ссылается, но едва ли предатели из Совета позволят ей править и дальше. – Эда, поставив ужин, повесила плащ на стул – сохнуть. – Сабран это предвидела. Ей грозит смерть, Лот.
– Все равно она – живой потомок Святого. Никто не поддержит мятежа какого-нибудь герцога Духа, пока она жива.
