– Ой, боюсь, что поддержат. Узнав, что от нее не приходится ждать наследницы, в народе решат, что и за пришествие Безымянного в ответе Сабран. – Эда села к столу. – Этот шрам у нее на животе и то, что он означает, в глазах многих лишают ее права на власть.
– Все равно она – Беретнет.
– И последняя в своем роду, – отрезала Эда.
Хозяин снабдил их двумя мисками жирного варева и краюхой черствого хлеба. Лот заталкивал в себя еду, запивая элем.
– Пойду умоюсь, – сказала Эда.
Когда она ушла, Лот растянулся на тюфяке и стал слушать дождь.
Игрейн Венц не шла у него из головы. Он с детства привык на нее полагаться. Суровая, но добрая, она внушала детям уверенность, что все будет хорошо.
Хотя он знал, что все четыре года своего регентства она не давала Сабран покоя. И даже до того Венц требовала от маленькой принцессы самообладания, совершенства, безраздельной преданности долгу. В те годы к Сабран не допускали детей, кроме Розлайн и Лота, и то только под бдительным присмотром Венц. Принц Вилстан числился хранителем престола, но ему, погруженному в траур, было не до воспитания дочери. Этим занялась Венц.
И ему вспомнился один случай. Еще жива была королева-мать.
Было морозное утро. Двенадцатилетняя Сабран лепила снежки на опушке Честенского леса. Руки в перчатках, щеки разгорелись. Оба хохотали до колик. Потом они взобрались на заснеженный дуб, устроились на узловатой ветке, весьма озаботив тем рыцарей-телохранителей.
Они залезли почти на вершину. С такой высоты виден был Вересковый дворец. И королева Розариан в его окне – разъяренная даже с виду, со скомканным письмом в руке.
Рядом, заложив руки за спину, стояла Игрейн Венц. Розариан в ярости вылетела за дверь. Лоту это потому так ярко запомнилось, что минуту спустя Сабран свалилась с дерева.
Эда вернулась не скоро, с еще мокрыми от речной воды волосами. Стянув сапоги, она легла на второй тюфяк.
– Эда, – спросил ее Лот, – ты жалеешь, что покинула обитель?
Она уставилась в потолок:
– Я не покинула. Все, что я делаю, я делаю ради Матери. Во славу ее имени. – Эда закрыла глаза. – Но я надеюсь – и молюсь, – чтобы однажды мой путь снова свернул на юг.
Лот, мучаясь от боли в ее голосе, протянул руку. Большим пальцем осторожно погладил ей щеку.
– Я рад, – сказал он, – что пока он ведет на запад.
Она ответила на его улыбку:
– Лот, как же я по тебе соскучилась!
Назавтра они еще до восхода были в седлах. Метель замедляла ход коней, а в сумерках их окружили разбойники.
В одиночку Лот бы не отбился, но яростный отпор Эды заставил их отступить.
Думать о ночлеге не приходилось. Не успели бегущие разбойники скрыться из виду, Эда вновь вскочила в седло, а Лоту оставалось только гнать следом. У Вороньей Рощи они свернули к северо-востоку, вскачь добрались до Южной дороги и, пряча лица, влились в текущий к Аскалону поток фургонов, вьючного скота и повозок. Наконец, к совиной заре, они добрались до места.
Лот придержал коня. В вечернем небе чернели шпили Аскалона. Даже залитый дождем, этот город был светочем его сердца.
Они проехали по Пути Беретнета. Свежий снег, выстеливший улицу, еще не успели истоптать ногами. Лот и в тумане видел, как выщерблена Невидимая башня. С трудом верилось, что на ней побывал сам Фиридел.
Лот чувствовал запах реки Лимбер. Слышал колокола святилища Девы.
– Хочу проехать мимо дворца, – сказала ему Эда. – Посмотрим, насколько усилили охрану.
Лот кивнул.
Каждый городской квартал начинался своими воротами. Ближайший ко дворцу, Королевский, отличался самыми богатыми – высокими, с позолотой, украшенный ликами прежних королев. Пока они подъезжали, улицы, обычно к сумеркам наполнявшиеся спешащими на молебен горожанами, словно вымерли.
Лот остановил коня. На снегу у ворот темнели пятна. Он поднял голову и остолбенел, разглядев две насаженные на пики отрубленные головы.
Одну было не узнать. Почти голый череп. Другую обмазали смолой, но и она не спасла лицо от тления. Уши и нос отгнили. Мухи на бледной коже.
Он узнал только по волосам. Длинные рыжие волосы стекали струями крови.
– Трюд, – выдохнула Эда.
Лот не мог оторвать взгляда. Зимний ветер раскачивал рыжие волосы.
Давным-давно, сидя у огня с Сабран и Розлайн, они слушали рассказы Арбеллы Гленн о Сабран Пятой – единственной в роду Беретнет тиранше, украсившей все дворцовые ворота головами тех, кто не сумел ей угодить. Ни одна королева не смела будить ее призрак, подражая тем деяниям.
– Едем! – Эда развернула лошадь. – За мной.
Они проехали к воротам Южного Стана, заселенного ткачами и торговцами шелком. Быстро добравшись до «Свечи и розы» – лучшей из городских гостиниц, – поручили лошадей конюху. Сойдя с коня, Лот скрючился вдвое. К горлу подступила рвота.
– Лот… – Эда подтолкнула его к двери. – Скорее же! Я знакома с хозяйкой. Здесь безопасно.
Лот забыл, что значит слово «безопасно». В горле стояла вонь падали.
Слуга провел их во двор и постучал. Открыла румяная женщина в пухлом дублете. При виде Эды брови у нее полезли на лоб.
– Ну, – проговорила она, опомнившись, – заходите же.
Хозяйка провела их к себе. И, едва закрыв дверь, обняла Эду.
– Милая, как давно тебя не было, – сказала она. – Девицей клянусь, тебе нечего делать на улицах.
– Иначе нельзя было. – Эда выбралась из ее объятий. – Наш общий друг сказал, что в нужде я найду у тебя убежище.
– Верно сказал. – Женщина поклонилась Лоту. – Благородный Артелот, добро пожаловать в «Свечу и розу».
Лот вытер губы.
– Благодарим за приют, добрая женщина.
– Нам нужна комната, – сказала Эда. – Устроишь?
– Устрою. Но вы, верно, только въехали в Аскалон? – Когда оба кивнули, она взяла со стола пергаментный свиток. – Гляньте вот.
Эда развернула документ. Лот читал, заглядывая ей через плечо.
Именем королевы Сабран, ее милость герцогиня Справедливости объявляет награду восемнадцать тысяч корон за поимку Эды Дариан, низкорожденной южанки под личиной дамы. Обвиняется в колдовстве, ереси и измене ее величеству. Взять живой. Курчавые черные волосы, очень темные глаза. Видевший ее обязан немедленно известить городскую стражу.
– Глашатаи каждый день повторяют твое имя и описание, – сказала хозяйка. – Тем, кто видел вас во дворе, я доверяю, но больше ни с кем не заговаривайте. И постарайтесь как можно скорее выбраться из города. – Она вздрогнула. – Во дворце что-то неладно. Девочку объявили изменницей, но я не верю, что королева Сабран могла казнить такую молоденькую.
