И конечно, небесная жемчужина – если это она была зашита в Тани, как шов на ткани.
Эта жемчужина, конечно, освободит дракану.
На дно расселины Тани спустилась перед полуднем. Сложенные из плавника ворота отмечали вход в самое священное для жителей Востока место. Тани умыла руки в соленой воде и шагнула под арку на мощенную камнем тропу. Из Молчаливой расщелины за туманом не видно было неба. И даже вершины кедров тонули в серой мгле.
Здесь было не совсем тихо. То и дело шелестели листья, словно их тревожило чье-то дыхание.
Цепочка фонарей вела ее мимо могил ученых, старцев и вождей драконобоязненного Востока, просивших упокоить их кости рядом с великим старейшиной. На самых древних каменных плитах надписи стерлись, оставив лежащих под ними безымянными.
Старец Вара советовал ей не думать о прошлом. Но, проходя этой дорогой, Тани не могла не вспомнить о Сузе. Тела казненных оставляли гнить без погребения, кости разметывали по земле.
Голова в канаве, тело вскрыто, как бутылка. У Тани темнело в глазах.
Почти целый день ушел у нее на то, чтобы пересечь кладбище и взобраться по скальной стене. Мыс Пера – протянутая рука островка – показался вдали, когда небо уже залиловело и только над горизонтом слабо светилось.
Перед Наветренным домом, смотревшим на мыс, крошечными солнышками висели финики. На пороге Тани встретил лакустринец с обритой головой, назвавший себя костепевцем. Эти ученые целые дни проводили в Молчаливой расщелине, заботились о могилах верных и пели хвалу костям великого Квирики.
– Достойная ученая, – поклонился он одновременно с Тани, – добро пожаловать в Наветренный дом.
– Благодарю тебя, премудрый костепевец.
Она сняла и убрала сапоги. Костепевец провел ее в теплый скит, к разгонявшей холод угольной печурке.
– Итак, – спросил он, – что я могу для тебя сделать?
– При мне письмо от премудрого старца Вары. – Она достала свиток. – Он просит допустить меня в архив.
Молодой человек, подняв брови, взял письмо.
– Мы должны уважать желания премудрого старца Вары, – сказал он. – Но ты, верно, устала с дороги? Хочешь сейчас же пройти в архив или отдохнешь в гостевых комнатах до утра?
– Сейчас же, – ответила Тани, – если ты не откажешь меня проводить.
– Насколько мы знаем, Пуховый остров, единственный на Востоке, остался не тронут Великой Скорбью, – говорил ей на ходу ученый. – Сюда, ради их сохранности, присылали множество старинных записей. Увы, теперь, когда нас обнаружили проснувшиеся огнедышащие, эти манускрипты снова под угрозой.
– Что-то погибло при нападении?
– Всего горстка, – успокоил он. – Наш архив разделен по царствиям. Ты знаешь, которое тебе нужно?
– Вечнодостойной императрицы Мокво.
– А, да… таинственная фигура. Говорили, что она лелеяла честолюбивые замыслы привести весь Восток под руку Радужного трона. А лицом была так прекрасна, что даже бабочки плакали от зависти. – От улыбки у молодого ученого показались ямочки на щеках. – Там, где не в силах пролить свет истины история, сами собой возникают легенды.
Тани вслед за ним спустилась по лестнице в туннель.
Круглый свод архива часовым стоял в пещере за скитом, у самой высившейся над ним горы. В нишах скрывались изваяния высших ученых старцев былых времен.
С потолка мириадами слезинок свисали на паутинках нитей голубые фонарики.
– Мы опасаемся заходить сюда с открытым огнем, – объяснил костепевец. – К счастью, у нас есть свои светильники.
– Что это? – спросила засмотревшаяся Тани.
– Лунные капли. Яйца светляков. – Он повернулся к архиву. – Все наши манускрипты обработаны жиром с драконовых грив и просушены в ледяных пещерах. Ученая Ишари в ските пропитывала маслом новые поступления, когда напали огнедышащие.
– Ученая Ишари, – повторила Тани. У нее свело живот. – Она… в ските?
– Увы, премудрая ученая пострадала, пытаясь спасти манускрипты. Она умерла в мучениях.
Так говорить о смерти мог только костепевец – смиренно и спокойно. Тани проглотила пепел раскаяния. Ишари выпало всего девятнадцать лет жизни, и большую их часть она готовилась к тому, в чем ей было отказано.
Костепевец отворил дверь архива:
– Вот рукописи времен вечнодостойной императрицы Мокво. – Их было немного. – Я бы попросил тебя как можно меньше касаться их. В скит возвращайся, когда захочешь.
– Спасибо.
Он поклонился и оставил ее одну. Тани в холодном голубом свечении собрала охапку свитков. Под мерцающими лунными каплями развернула первый и стала читать, стараясь не думать об Ишари.
Это было дипломатическое послание из города Тысячи Цветов. Тани бегло говорила на лакустринском, но от перевода старинного храмового письма у нее разболелись виски.
Мы обращаемся к Непоро, самопровозглашенной королеве Комориду, чье имя слышим впервые, с благодарностью за посольство с данью. Мы приветствуем сей знак внимания, однако твои претензии на землю в Бескрайнем океане могут оскорбить нашего соседа Сейки, с народом которого нас объединяет преклонение перед родом драконов. Мы сожалеем, что не имеем возможности признать тебя Царствующей Королевой, пока дом Нойзикен не рассмотрит этого дела. Пока же мы присваиваем тебе титул Госпожи Комориду и Друга Лакустрина. Мы надеемся, что ты будешь мирно править своим народом и выкажешь почтение и повиновение как нам, так и Сейки.
Комориду. Тани впервые слышала это название. Как и имя его правительницы Непоро.
Она развернула другой свиток. Этот был писан древним сейкинским, буквы на нем расплывались, но разобрать она все же сумела. Как видно, писавший обращался к самой вечнодостойной Нойзикен Мокво.
Властительница, я снова обращаюсь к тебе. Непоро в печали, потому что ее подруга, колдунья из-за моря, умерла. С ней вдвоем, посредством описанных мною в последнем докладе двух предметов – отливной и приливной жемчужин, – они вызвали великое смятение в Бездне на третий день весны. Тело лазийской колдуньи будет возвращено в ее земли, и Непоро посылает двенадцать своих подданных сопровождать его, а также белый самоцвет, который колдунья обыкновенно носила на груди. Поскольку святейший великий Квирики в милости своей посылает нам такой шанс, я готов действовать по твоему слову.
Остальные записи касались дворцовых дел. Тани корпела над ними, пока морщинка между бровями не заныла, как прорезанная ножом.
Она чуть не уснула в мерцающей пещере, заново перебирая записи, убеждаясь, что ничего не упустила, перепроверяя свой перевод. С отяжелевшими веками она ввалилась в гостевые комнаты, где ее ждал горячий чайник. Там она долго лежала на постели, уставившись в темноту.
Пора было ей открыть свою тайну. Выпустить на свободу запертую в ней силу.
