– Нет времени. Переписка займет не одну неделю. – Эда шагнула к двери. – Я отправлюсь вперед на быстроходном судне и…
– Тебе жизнь не дорога? – с горячностью вопросила Сабран. Эда остановилась. – Сколько недель я считала тебя погибшей после твоего побега из Аскалона! А теперь ты собралась за море без защиты, без брони, в места, где тебя ждет смерть или плен.
– Я уже собиралась в такие места, Сабран. Когда ехала в Инис, – устало улыбнулась ей Эда. – Выжила тогда, уцелею и теперь.
Сабран стояла зажмурившись, до белизны в костяшках сжав руки.
– Знаю, тебе надо ехать, – проговорила она. – Упрашивать тебя остаться – все равно что ловить в клетку ветер, но прошу тебя, Эда, – подожди. Дай мне собрать посольство, во множестве сила. Не уходи одна.
Эда крепче сжала дверную ручку.
Сабран была права. Несколько дней ожидания – потерянные для дел на Востоке дни, но они помогут ей сохранить голову.
Она вернулась в комнату, сказала:
– Я подожду.
Сабран, с полными слез глазами, кинулась через всю комнату и обняла ее. Эда прижалась губами к ее виску и с силой притянула к себе.
Судьба жестоко обходилась с Сабран. Дама опочивальни умерла рядом с ней во сне, супруг – у нее на руках, мать – у нее на глазах. Дочь так и не сделала первого вздоха. Отец – если он был ей отец – сгинул в Искалине, в недоступных ей краях. Ее всю жизнь терзали потери. Неудивительно, что она держалась с таким трудом.
– Помнишь нашу первую прогулку? Ты рассказывала мне про птичек любовников, как они всегда узнают песню супруга, даже если долго были разлучены, – шепнула ей Эда. – Мое сердце запомнило твою песню, а твое – мою. И я всегда буду к тебе возвращаться.
– Я принимаю твое слово, Эдаз ак-Нара.
Эда старалась запечатлеть в памяти тяжесть ее тела, ее запах, точный тембр ее голоса. Запереть их в себе.
– Аралак останется тебя сторожить. Я его затем сюда и привела, – сказала она. – Он брюзга, зато верен и запросто порвет в клочья виверну.
– Я буду хорошо о нем заботиться. – Сабран отстранилась. – Мне надо сейчас же встретиться с оставшимися герцогами Духа, обсудить посольство. Как только Совет Добродетелей соберется целиком, поставлю перед ними этот… восточный вопрос. Если показать им отливную жемчужину и объяснить значение названной даты, уверена, они меня поддержат.
– Они будут упираться всеми силами, – предсказала Эда. – Но у тебя золотые уста.
Сабран кивнула без особой уверенности. Эда оставила ее озирать из окна город.
Она спустилась в открытую галерею под королевским солярием. Отсюда открывалась дюжина увитых зимними цветами балкончиков. Уже у дверей своей комнаты она услышала за спиной шаги, мягкие, как войлок.
Эда молча обернулась. Красная дева стояла в луче солнца. Губами она зажимала выдолбленную из дерева духовую трубку.
Стрелка пронзила рубаху, не дав Эде даже вздохнуть. От ее укола расходилась смерть.
Половицы ударили ее по коленям, едва не раздробив кость. Эда подняла дрожащую руку к животу, нащупала тонкую стрелку. Убийца подхватила ее и опустила на пол.
– Прости меня, Эдаз.
– Найруй, – с кашлем выдавила Эда.
Она знала, что этот день настанет. Ее сторожки – не преграда для сестер обители.
Расплавленное стекло заливало ей жилы. Мышцы вокруг стрелки сократились в усилии сдержать яд.
– Ты родила, – сумела сказать Эда.
Глаза цвета охры смотрели на нее сверху.
– Девочку, – помедлив, ответила Найруй. – Я не хотела, сестра, но настоятельница приказала закрыть тебе рот. – (Эда почувствовала, как Найруй стягивает с ее пальца кольцо – кольцо ее заветной мечты.) – Где жемчужина – белая жемчужина?
Ответить Эда не могла. Она уже почти не чувствовала своего тела. Странное ощущение, будто ребра растворяются. Когда Найруй потянулась к ее горлу за жемчужиной, Эда сжала и выдернула стрелку из живота.
Как ей было холодно. Будто весь огонь ушел из нее, оставив одну золу.
– Безымянный, – в агонии выдохнула Эда. – Весной. Третий д-день весны.
– Что здесь?
Сабран. В ее голосе звенел страх.
Найруй была стремительна, как стрела. Слезящимися глазами Эда проводила бывшую сестру, которая, укрыв рот шелковой маской, исчезла за ближайшим балконом.
По колоннаде простучали шаги.
– Эда! – ахнула, обхватив ее, Сабран. – Эда!
Ее черты размывались.
– Посмотри на меня, Эда. Пожалуйста, посмотри. Скажи, что она тебе сделала? Скажи, какой яд…
Эда хотела заговорить. Еще хоть раз назвать ее по имени. Попросить прощения, что не сдержала слова.
«Я всегда буду к тебе возвращаться».
Темнота окутала ее коконом. Вспомнилось апельсиновое дерево.
– Только не ты, Эда, пожалуйста… – Голос отдалился. – Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну.
Она подумала обо всем, что было между ними, от танца свечей до первого соприкосновения губ.
А потом все мысли отступили.
Над Аскалоном садилось солнце. Лот смотрел на освещенные окна Алебастровой башни, где обсуждал помолвку с Востоком Совет Добродетелей.
Эда лежала в кровати. Губы черные, как ее волосы, корсет расстегнут, открывая булавочный укол на животе.
Сабран не отходила от нее. Не отводила взгляда, словно боялась, отвернувшись, оборвать хрупкую связь ее с жизнью. За стеной бродил по саду Аралак. Его с большим трудом уговорили выйти, чтобы королевский лекарь мог осмотреть Эду, да и тогда он щелкал зубами всякий раз, как тот касался больной.
Доктор Бурн кружил вокруг ее постели, как стрелка по циферблату. Измерял пульс, щупал лоб, рассматривал рану. Когда он наконец снял очки, Сабран встрепенулась.
– Дама Нурты отравлена, – сказал врач, – но чем – я определить не могу. Впервые вижу подобные симптомы.
– Жестокая сестра, – сказал Лот. – Вот название яда.
Яд должен был убить насмерть. Эда снова победила судьбу.
Королевский лекарь нахмурился на его слова:
– Впервые слышу о таком яде, сударь. И не знаю, как от него очистить. – Он перевел взгляд на Эду. – Королева, мне кажется, дама Нурты погрузилась в глубокий сон. Быть может, она проснется. Или нет. Мы можем только поддерживать в ней жизнь, сколько возможно. И молиться за нее.
– Ты ее разбудишь, – прошептала Сабран. – Ты найдешь способ. Если она умрет…
Голос у нее сорвался, и королева обхватила голову руками. Королевский лекарь поклонился:
– Извиняюсь, ваше величество. Мы сделаем все возможное.
Он ретировался. Когда дверь за ним закрылась, Сабран стала бить дрожь.
