– Ян…
– Ш-ш-ш, Никлайс.
Он узнал голос. Хотел сказать: «Лая», но с губ сорвался стон. Она закрыла ему рот ладонью.
– Ох, Никлайс, слава богам! – Когда он заскулил, она прижала примочку ему ко лбу. – Надо молчать.
Все случившееся на Комориду мгновенно вспыхнуло в памяти. Никлайс, не слушая ее уговоров лежать тихо, схватился за горло. Там, где зиял второй рот, под пальцами оказалась гладкая нежная кожа – шрам от прижигания. Подняв другую руку, он видел, что она оканчивается теперь опухшей культей, схваченной черными стежками. На глаза выступили слезы. Он, анатом, даже сейчас понимал, что эти раны почти наверняка его убьют.
– Ш-ш. – Лая гладила ему волосы. И у нее тоже щеки были влажными. – Мне так жаль, Никлайс.
Тошнотворная боль дергала культю. Никлайс взял у нее протянутый кусок кожи и изо всех сил закусил, чтобы не кричать.
До его сознания дошел натужный скрип. Никлайс понемногу разобрал, что качка – не от боли, а оттого, что они с Лаей подвешены в железной клетке.
Если раньше страх держал Никлайса в своих когтях, то теперь лишил разума. Первой его мыслью было, что Золотая императрица бросила их умирать с голоду на берегу, – но потом вспомнилось последнее, что он слышал, прежде чем потерять сознание. Барабанный бой драконьих крыльев.
– Где? – выдавил он. За словами угрожала подняться рвота. – Лая. Где?
Она сглотнула так тяжело, что видно было, как дернулось горло.
– Гора Ужаса. – Лая прижала его к себе. – Красные жилы в породе. В других горах таких нет.
Здесь родился Безымянный. Никлайс знал, что должен бы обмочиться от страха, но в голове была одна мысль: что до Бригстада отсюда рукой подать.
Он усмирил срывавшееся дыхание. Прутья решетки были редкими, можно протиснуться между ними, но падение убило бы обоих. В темноте пещеры он различил чешуйчатую громаду.
Красная чешуя.
Нет, не живого зверя. На стенах пещеры кто-то изобразил воспоминание. Женщина в лазийском боевом шлеме стояла перед Безымянным, пронзая мечом грудь зверя.
Меч был Аскалон – ошибиться невозможно. А та, что держала его в руках, – Клеолинда Онйеню, принцесса Лазии.
Сколько лжи!
Красная чешуя. Красные крылья. Громада зверя покрывала большую часть стены. Никлайс, впадая в бред, принялся пересчитывать его чешуйки, пока Лая утирала ему лоб. Что угодно, лишь бы отвлечься от мучительной боли. Он пересчитал дважды, пока не впал наконец в забытье, и видел во сне мечи, кровь, рыжеволосый труп. Когда Лая окаменела, припав к нему, Никлайс открыл глаза.
В клетке появилась женщина, вся в белом. Тогда он понял, что бредит.
– Сабран, – выдохнул он.
Бредовый сон. Перед ним стояла Сабран Беретнет: черные волосы, восковая кожа. От такой ее «красоты» Никлайса всегда знобило, словно он стоял ногами на льду.
Ее лицо приблизилось. Эти глаза оттенка молочного нефрита…
– Приветствую, Никлайс, – сказала она. – Меня зовут Калайба.
Он даже захрипеть не сумел. Тело стало бесчувственным – неподвижной холодной тушей.
– Ты, должно быть, в недоумении. – Губы у нее были красные, как яблоки. – Прости, что утащила тебя в такую даль, но ты был на краю смерти. А я нахожу растрату жизни безвкусицей. – Она опустила ему на голову ледяную ладонь. – Позволь, я объясню. Я от первой крови, как и Непоро, чью историю вы прочли на Комориду. Я вкусила плод боярышника, когда в Инисе еще не было королевы.
Даже если бы Никлайс мог говорить, а не слабо скулить, он не знал бы, что сказать этому существу. Дрожащая Лая прижала его еще крепче.
– Полагаю, ты знаешь, кто я такая. Представляю, как тебе страшно. Но здесь место безопасное. Я его приготовила, понимаешь ли. На весну. – Калайба смахнула с глаз черные волосы. – Безымянный, подраненный Клеолиндой, явился сюда. Велел мне найти художника, чтобы изобразил его историю, тот день в Лазии. Чтобы вечно помнить.
Никлайс счел бы ее сумасшедшей, не ощущай он безумцем самого себя. Все это ему мерещится, не иначе.
– Бессмертие – мой дар, – говорила Калайба. – Я, в отличие от Непоро, научилась им делиться. Даже возвращать к жизни мертвых.
Яннарт.
Ее дыхание несло зимний холод. Никлайс смотрел, завороженный ее взглядом.
– Знаю, что ты алхимик. Позволь, я поделюсь своим даром с тобой. Научу, как распускать пряжу лет. Я могу показать, как воссоздать человека из пепла его костей.
Лицо ее начало меняться. Зелень глаз сменилась серым. Волосы стали красными как кровь.
– Взамен, – сказал ему Яннарт, – мне нужна от тебя одна маленькая услуга.
Впервые за много десятилетий дом Беретнет принимал правителей Юга. Эда стояла по правую руку от Сабран и следила за ними.
Джантар Таумаргам, прозванный Великолепным, оправдывал свое прозвище. Сам он был не слишком внушителен: тонкокостный, легкий как перышко, почти хрупкий на первый взгляд, – но вот глаза как темницы. Тот, кто попал под его взгляд, принадлежал ему, пока Джантар не отпустит. Одет он был в расшитое сапфировое одеяние с высоким воротом, схваченное золотым поясом. Саима, его королева, была уже на пути к Бригстаду.
Рядом с ним стояла верховная правительница Лазии.
Двадцатипятилетняя Кагудо Онйеню была самой юной правительницей изведанного мира, но ее осанка ясно говорила, что всякий, кто отнесется к ней легко, тяжко поплатится. Кожа ее была темно-коричневой. Запястье и шею украшали раковины каури, пальцы блистали золотом. Шаль морского шелка, сплетенного в куменгское кружево, окутывала ее плечи. Со дня рождения к ней для защиты были приставлены четыре сестры обители.
Не то чтобы Кагудо нуждалась в защите. По слухам, она как воительница не уступала Клеолинде.
– Как вам известно, у Ментендона не много сухопутных войск, – говорила Сабран. – Волчьи Шкуры из Хрота окажут большую помощь, как и их флот, сражающийся на моей стороне, но нужны еще солдаты. – Она прервалась, чтобы перевести дыхание. Комб озабоченно взглянул на нее. – В вашем распоряжении достаточно людей и оружия, чтобы нанести ущерб армиям Сигосо.
Под глазами у нее были черные круги. Сабран настояла, что встретит южных правителей стоя, но Эда знала, что она все еще горит.
И Тани горячка приковала к постели. Она отведала плод. Сабран хотела, чтобы восточница присутствовала на приеме, но еще важней было дать ей отоспаться. Для предстоящего она должна быть сильной.
– Эрсир не участвует в этом конфликте, – сказал Джантар. – Певец Зари против войны. Однако, если правдивы слухи, что расходятся по моим землям, у нас нет иного выбора, как взяться за оружие.
Южные монархи явились под покровом ночи. Затем они собирались отправиться в Бригстад для совещания с великой княгиней Льети. Обсуждать стратегию в переписке было слишком опасно.
