Ее лицо отвердело от уверенности в своих словах, она же заставила ее стиснуть челюсти.
– Вот, – торжествующе закончила Трюд, – почему я верю в его возвращение. И почему думаю, что дом Беретнет тут ни при чем.
Их взгляды надолго сомкнулись. Эда высвободила руку.
– Я хотела бы пожалеть тебя, девочка, – сказала она, – но сердце мое холодно. Ты выудила из вод истории несколько осколков и сложила из них картину, которая придает смысл гибели твоего предка, – но твоя вера не делает ее истиной.
– Это моя истина.
– Многим пришлось умереть за твою истину, госпожа Трюд. Надеюсь, – добавила Эда, – что ты сумеешь с ней жить.
Знобкий сквозняк влетел в бойницу. Трюд отвернулась от холода, стала растирать себе плечи.
– Ступай к королеве Сабран, Эда. Оставь меня с моей верой, а я оставлю тебя с твоей, – сказала она. – Скоро мы увидим, кто прав.
Возвращаясь в Королевскую башню, Эда искала в памяти точные слова скрижали Румелабара. Первые две строки улетучились, но остальное она вспомнила:
Огонь восходит из земли, свет нисходит с неба.
Избыток одного воспламеняет другое, и в этом угасание вселенной.
Загадка. Из тех бессмыслиц, над которыми от нечего делать бьются алхимики. Девица, заскучав от бездельной жизни, прицепила к словам собственные домыслы.
И все же они не шли у нее из головы. Что ни говори, огонь и вправду восходил из земли – через змеев и через апельсиновое дерево. Маги, съевшие его плод, становились сосудами для этого пламени.
Что, если южане прежних времен знали некую истину, затерявшуюся в истории?
Сомнение отбрасывало тень на ее мысли. Если в самом деле есть некая связь между деревом, кометой и Безымянным, в обители должны о ней знать. Но столько сведений затерялось в веках, столько записей погибло…
Эда отбросила эти мысли при входе в королевские покои. Она больше не хотела думать о девушке в башне.
Королева Иниса сидела на кровати в главной опочивальне, баюкая в руках чашку с миндальным молоком. Эда, сев у огня, чтобы расчесать волосы, ощутила взгляд Сабран как острие ножа.
– Ты встала на их сторону.
Эда застыла:
– Моя госпожа?
– Ты согласилась с Роз и Катри насчет имени.
Тому спору пошел не первый день. И все это время она лелеяла обиду.
– Я хотела, чтобы ребенку досталось что-то от отца, – сказала Сабран. – Может, и мрачное, но это место, где мы в последний раз были вместе. Где он узнал, что у него будет дочь. Где поклялся, что она станет самой любимой принцессой на свете.
Укол совести…
– Я хотела бы вас поддержать, – сказала Эда, – но, по-моему, госпожа Розлайн права: не стоит ломать традицию. Я и сейчас так думаю. – Она распутала прядь волос. – Простите меня, королева.
Сабран, вздохнув, похлопала рядом с собой по кровати:
– Иди сюда. Ночь холодная.
Эда, кивнув, встала. Аскалонский дворец держал тепло хуже Верескового. Она задула огонь, оставив только две свечи, и забралась под одеяла.
– Ты сама не своя. – Сабран всмотрелась в ее лицо. – Что тебя тревожит, Эда?
Девочка с набитой опасными мыслями головой.
– Ничего, кроме разговоров о вторжении, – ответила Эда. – Времена ненадежные.
– Времена измен. Сигосо изменил не только Святому, но и роду человеческому. – Сабран сжала чашку, словно горло врага. – Инис пережил Горе Веков, но едва-едва. Сгорали дотла целые деревни, пылали города. Население сократилось вдесятеро, и даже спустя много столетий я не могу собрать таких армий, как прежде. – У нее под скулами вздулись желваки. – Мне нельзя сейчас об этом думать. Я должна… родить Глориан. Пусть даже все три высших западника поведут свои войска на мое королевство, Безымянного с ними не будет.
Ее ночная рубашка задралась, обнажив живот, словно чтобы ребенку легче было дышать. На боках виднелись голубые жилки.
– Я молилась Деве, просила ее наполнить мое чрево. – Сабран перевела дыхание. – Из меня не будет хорошей королевы. И хорошей матери. Сегодня, в первый раз, я… я почти возненавидела ее.
– Деву?
– Что ты! Дева делает что до́лжно. – Одна бледная ладонь легла на холмик живота. – Я возненавидела… свое неродившееся дитя. Ни в чем не виноватое. – Голос у нее зазвенел. – Люди уже видят в ней будущую королеву, Эда. Говорят о ее красоте и величии. Я этого не ожидала. Все так внезапно. Едва она родится, я стану не нужна.
– Королева, – мягко возразила Эда, – это не так.
– Не так? – Сабран очертила ладонью свой живот. – Глориан быстро станет взрослой, и от меня рано или поздно станут ждать отречения в ее пользу. Когда мир сочтет меня старой.
– Не все королевы рода Беретнет отрекались. Трон ваш, пока вы его желаете.
– Слишком долго оставлять его за собой считалось жадностью. Даже Глориан Защитница отреклась, как ни любили ее в народе.
– Может быть, когда дочь станет взрослой, вы уже будете готовы отказаться от трона. Ради тихой жизни.
– Может быть. А может быть, и нет. Останусь ли я жить или умру в родах, меня отбросят. Как яичную скорлупу.
– Сабран…
Не успев понять, что делает, Эда коснулась ладонью ее щеки. Сабран взглянула на ее руку, замерла.
– Найдутся дураки и лизоблюды, – сказала Эда, – которые забудут тебя, чтобы пресмыкаться перед новорожденной. Пусть их. Увидь их такими, как есть. – Она не выпускала взгляда Сабран. – Говорю тебе, бояться – естественно, но не позволяй страхам одолеть тебя. Слишком многое от тебя зависит.
Кожа под ее ладонью была прохладной и мягкой, как лепесток. Теплое дыхание ласкало ей запястье.
– Будь рядом со мной, когда я буду рожать. И впредь, – попросила Сабран. – Ты должна остаться со мной навсегда, Эда Дариан.
Кассар вернется за ней через полгода…
– Я останусь с тобой, сколько можно будет, – ответила Эда.
Большего она обещать не могла.
Сабран, ответив на ее слова кивком и вздохом, придвинулась ближе, опустила голову ей на плечо. Эда не шевелилась, позволяя себе привыкнуть к ее близости, к очертаниям ее тела.
От кожи Сабран шел холодок. От волос веяло сладким ароматом мыльночашницы, округлость живота прилегала к бедру. Эда, предчувствуя, что во сне станет толкаться с младенцем, развернулась так, чтобы Сабран лежала к ней спиной и тела вписались друг в друга, как желудь в шапочку. Сабран, нашарив руку Эды, положила ее себе на живот. Эда повыше натянула на обеих одеяло. Вскоре королева крепко уснула.
Пальцы ее разжались, но и так Эда ощущала в их кончиках биение крови. Она представила, что сказала бы настоятельница, увидев их сейчас. Несомненно, облила бы презрением. Дело сестер обители – разить змеев, а она тут утешает опечаленную женщину по имени Беретнет.
