Глядя на все это через призму прожитых лет, я только теперь осознала, что в те дни меня одолевала скука. Все везде одинаково – те же предрассудки, общественное неравенство, пустота за красивым фасадом званых ужинов и балов. Но нам необходимо было влиться в местное общество, заручиться поддержкой, рассказать о своих намерениях и умилостивить местные власти взятками, которые частично в виде налогов отправятся в казну империи.
Необходимо. С первого шага на российской земле мы только и делали то, что было необходимо. С одной стороны, я понимала, что это абсолютно пустые занятия – мелочность, бессмысленность странных ритуалов, которые навевали еще большую скуку, чем британский этикет, а с другой стороны, я была не в силах, да и не вправе восстать против жизненного уклада, создававшегося здесь веками. Чувствуя, что смысл жизни не в количестве балов и не в широте улыбки при встрече с «нужными» людьми, я продолжала играть роль туповатой, веселой, добродушной иностранки, с которой можно пофлиртовать, если она немного выпьет, смешлива, если ей понравится мужчина, и очень строга, если прислуга сделает оплошность.
«Моя любовь к Джону не может быть оправданием моего жалкого существования», – думала я тогда, но ничего не предпринимала. В глубине души мною владел страх потерять то, чего я так долго ждала. «Не моя вина, что Джон слишком похож на моего первого сына… Не моя вина, что Джон так бесподобно танцует…» – успокаивала я себя мыслями и засыпала, положив голову на его теплую грудь.
В ответ на опасения любимого мужа я предложила подождать, а лучше первыми нанести визиты всем значимым людям в окрестностях. Там и узнаем, как они относятся к послаблениям общепринятого фабричного режима и есть ли у мастеровых потребность в езде на велосипеде и игре в лаун-теннис, и так далее. Джон счел предложение в высшей степени разумным. Но в первую очередь нужно было представиться главе городской управы.
Все оказалось в точности так, как я и ожидала.
Немного располневший, полысевший глава вышел нам навстречу, звеня орденами и медалями, непонятно за что врученными. Его супруга, дама немолодая, но и нестарая, производила впечатление скорее положительное, чем отталкивающее, вероятно потому, что по большей части молчала, мило улыбаясь и подливая нам чай. Мы расположились на открытой веранде, выходящей в сад, и угощались медом с личной пасеки главы и только что испеченными булочками. Глава был скучен, по-канцелярски правилен, но не более того. То ли должность обязывала, то ли он ив самом деле был таким. Услышав рассказы о наших замыслах, он впервые высказался эмоционально.
– Господин Кэмпбелл, вы же баронет, насколько мне известно? Ваше желание дать лапотникам нечто большее похвально, но оценят ли они это старание? Наш народ придерживается присущих ему традиций. Если же они поймут, что можно только ногами дрыгать да мячик бросать, то ваше просвещение может выйти боком и им, и нам – люди перестанут работать и будут играть в теннис. Нам этого не нужно. Империи требуются рабочие руки, а не игроки. Без трудовой массы фабрики встанут… Мы разрешили построить фабрику шотландской компании… Так что подумайте дважды, нет – трижды, прежде чем применять новаторское отношение к рабочим. Россия по сути своей самобытна и консервативна, и мы хотим, чтобы все оставалось именно так и после запуска вашей фабрики…
За свою жизнь мне не приходилось работать на фабрике, но быть бедной крестьянкой пришлось. Правда, давно это было и жизнь того времени была не сопоставима с жизнью нынешней – к хорошему быстро привыкаешь.
Я хмурила брови, сжимала губы, в мужские разговоры не встревала, даже если хотелось о чем-то спросить или поспорить. Переглядываться с женой главы городской управы, извиняюще улыбаться – вот и все, что мне оставалось, и было это на тот момент совершенно естественно. Булочки и мед оказались выше всяких похвал, поэтому женский разговор был о пасеке и о том, где нам найти хорошую повариху.
Следующий визит мы нанесли городскому главе. Господин Соболев, так его звали, выглядел очень серьезно, по-деловому холодно. Смотрел на нас немного свысока, с подозрением, но приглашение на ужин благодарно принял. Когда же речь зашла о переменах, которые собирался затеять Джон, Соболев нахмурился точно так же, как и глава городской управы.
– Вы, наверное, только что приехали, если вам приходят в голову подобные мысли… Ну вот, видите, я прав… Рабочие, играющие в теннис… – Соболев усмехнулся, а потом и вовсе рассмеялся, громким звучным смехом, который можно было бы расценить заразительным, если бы Джон рассказал анекдот. Немного успокоившись и смутившись, что нисколько нас не затронуло, городской глава продолжал с напущенной деловитостью: – Теннис – удел аристократов и богатых, умирающих от скуки дам, по крайней мере в России. Должно быть, в Шотландии все иначе, но давайте будем реалистами. Я, например, не играю в теннис, потому что мне некогда. К слову сказать, есть много других успешных методов мотивирования рабочих. Есть школы для их детей, библиотеки, харчевые лавки, можете построить и рабочий поселок и заработать даже, сдавая им в аренду дома. Ну и премии никто не отменял. Мне ли вам об этом рассказывать. Но все же поймите, что большая часть тех, кто пойдет к вам – это чернорабочие. Многие неграмотны, поэтому даже библиотека звучит для них если не оскорбительно, то просто не имеет значения. Им бы больше по душе пришлись разливочные и кабаки. Хотя половина чернорабочих у нас – это женщины и дети, лишенные смысла существования – у них нет будущего. А местная власть стремится дать им это будущее… Вот, скоро запустится ваша фабрика… Людям нужно хоть на кусок хлеба заработать, даже если они неграмотны и темны. И от длинного рабочего дня вы вряд ли избавитесь – найти много квалифицированных кадров проблема. Отсюда и непосильный труд для немногих рабочих. Но грамотные и зарабатывают хорошо. Большинству же чернорабочих кажется, что их успешные земляки стали таковыми нечестно и что новые станки отберут у них черную работу и возможность прокормить себя, поэтому владельцы мануфактур не закупают новое оборудование, к тому же обучение стоит денег и времени – поэтому мы наблюдаем стагнацию в развитии промышленности. Наше общество крайне консервативно. Вы скоро все это поймете. Теннису тут нет места. Он посеет только разврат и революционные настроения в массах – вместо того чтобы учиться работать на новых станках, многие возжелают праздного времяпровождения. Мы же свами водной упряжке… А подобные шаги повлекут необратимые последствия. Мне интересно, сколько вы планируете потратить средств, чтобы обучить рабочих? Где возьмете наставников?
– Разберемся, – неопределенно выдавил Джон.
– Замечательно! Посмотрим, как у вас пойдут дела! – Соболев поднялся, недвусмысленно давая понять, что нам пора уходить. Джон пребывал в сильном замешательстве. Он совсем не был готов к такому приему.
Мы быстро раскланялись и ушли.
Близился день приема. После того, как приглашения были вручены нами лично, и получив поверхностное представление, с кем придется иметь дело, Джон начал уговаривать меня вернуться обратно в Шотландию. С момента приезда в Россию мы ни разу не танцевали, ни разу не прогулялись по лесу, не сходили в русскую баню, да и охотиться не было желания. Джона угнетала фабрика и бесконечные вопросы, которые требовали решения. Они сыпались, как из рога изобилия. Еще не успев открыться, мы ощутили груз проблем, начиная от финансовых, кончая организационными. Отношения с местным обществом тоже не складывались. Поползли слухи про чудаковатых иностранцев. Петр постоянно спрашивал, будем ли мы как-то помогать рабочим.
