Мои догадки оказались верны. Позже я выяснила, что Джон уехал сразу после моих похорон. Знаю только, что maman вскоре умерла. В 1913 году Джон продал Марчмонт-Хаус. Детей у него не было, новых жен тоже. Он умер в одиночестве в I960 году.
Вот, я оказалась в доме Ивана. Со стены гостиной на меня по-прежнему смотрели красивые изящные лица его родителей. Совсем ничего не изменилось, только дверь в столовую была распахнута. На столе громоздились початые и пустые бутылки, остатки закуски и прочей снеди на тарелках. Поминки или нежданный праздник? Гости разошлись, оставив липкие бокалы, да в прихожей комки грязи на полу… Но я сказала себе, что останусь в этом доме. И не потому, что мне некуда идти, хотя и поэтому тоже, а потому, что я хотела любви – не большой, чистой, настоящей, как в романах, а сильной, дерзкой, открытой и отрывистой, как крик чайки над осенним лесом. Не хотела я быть барыней с кучей слуг, а хотела быть женщиной, у которой есть мужчина. Должно быть, во мне проснулась маленькая девочка, что вдруг одна из всех детей осталась без куска пирога. Я даже расплакалась, лишь на мгновение представив, что могу лишиться Ивана… За всхлипываниями я даже не расслышала, как он вошел и сел позади меня.
– Сумасшедшая, – услышала я его голос. Уже без злости, полный восхищения и удивления с примесью страха. – Ты как это провернула?
Я оглянулась. Он пялился на меня во все глаза, подперев подбородок руками. Его рот закрывали пальцы, а во взгляде смешались дикое удивление и оторопь, что сковывала его, должно быть, сильнее страха.
– Подкупила могильщика. Ночью откопал. А до этого снадобье выпила… Купила у знахарки. Крови потеряла совсем мало… – я выдумывала историю на ходу, в который раз удивляясь своей изворотливости.
– И это чтобы остаться со мной? – его тон отдавал недоверием и все той же оторопью. – Если так, то ты просто больная на голову. Ты сошла с ума, – и он, будто пытаясь себя в этом убедить, закивал.
– Возможно, – уже перестав всхлипывать, ответила я, – но я сошла с ума от любви. Я не знала, что делать, и… Я готова была на все, чтобы быть с тобой.
Иван усмехнулся, но вновь стал серьезным. Откинулся на спинку дивана, скрестил руки на груди и начал внимательно меня рассматривать.
– Звучит как угроза, – наконец произнес он. – Я приготовлю ванну, одежду, а после мы решим, что будем делать дальше.
Первая маленькая победа. Я догадывалась, что мой поступок польстит самолюбию Ивана. Наверняка я не одна, кто совершал безрассудство ради него, но точно первая, кто смог повторить путь Лазаря, чтобы быть с ним. Все складывалось удачней не бывает. Пока я приводила себя в порядок, Иван ожидал моего выхода. Хоть я не могла читать мысли, но догадалась, что в его сознании происходил резкий поворот от озлобления и ужаса к самолюбованию. К тому же он восхищался мной. Вряд ли он предложил бы мне сожительствовать, но мог сделать так, чтобы мы часто виделись.
Так оно и произошло. Он снял для меня маленькую дачу на краю уездного города, где я и поселилась, внушая страх и недоверие окружающим. Иван бывал наездами. Иногда раз в неделю, иногда два, иногда неделями пропадал. Мы толком даже не разговаривали. Просто любили друг друга. Он оставлял деньги и исчезал. Ничего не обещал, ничего не спрашивал, а до разговоров и домыслов, коими бурлил городок, ему не было дела. Подозреваю, он не показывал мне своего истинного к этому отношения, но в глубине души ситуация его забавляла – он снова и снова бросал камни в сложившиеся устои общества. Теперь он мог смело называть себя отщепенцем – не дворянин, не рабочий, зато с женщиной-призраком.
Поначалу меня сторонились на улицах, тыкали пальцем, сбегались посмотреть. А я шла себе и шла, как ни в чем не бывало. Потом поползли слухи, что я вовсе и не умирала, что эти похороны выдумали, что газета наврала, да и Джона никакого не было, да и замужем я не была, и вообще, я просто недавно приехала и очень похожа на какую-то даму, что жила здесь раньше. Слухов было море, и до меня дошли даже самые невероятные. Будто кружок спиритизма хочет пригласить меня на свой сеанс, пообщаться и узнать, а что там после смерти. Мои бывшие подруги по теннису долго не могли определиться, как им теперь относиться ко мне. Но через несколько месяцев, когда наступила очередная весна, они рискнули возобновить со мной отношения, и я получила первое за долгое время приглашение в салон жены предводителя дворянства. Мой статус содержанки такого скользкого типа, как Иван, почему-то их не смущал. Новая волна более свободных отношений стала захлестывать провинциальную интеллигенцию. Поэты, писатели, художники – все хотели быть на острие времени и не могли мне простить, что я смогла их опередить. А томные дамы, смотрящие на мир из своего узкого окна, мечтали хоть глазком взглянуть на тех, кто создавал моду нового времени.
Ивану было безразлично то, что моя популярность росла. Он не ревновал, а будто плыл на своей волне. Однажды он угостил меня папиросой, и я поняла, в чем его секрет.
– Я хочу быть собой, – сказал он однажды, – не дворянином, не рабочим, а просто собой.
– У тебя это получается каждую ночь, что мы вместе, – отвечала я.
– Да, поэтому я все еще здесь. – И он предложил мне закурить. То был не табак, а нечто, к чему у меня вскоре развилось привыкание.
Мой русский улучшался. Через год жизни без Джона я все понимала и читать Толстого стало удовольствием. Иван поражался моим успехам, и в качестве тренировки мы выбирали темы для разговоров и рассуждали часами. Папиросы смогли разговорить нас так, что все ораторы мира наверняка нам завидовали. Мы обсуждали политику, экономику, философию, жизнь простых людей, фантазировали о жизни на далеких звездах, пытаясь осознать свое место во Вселенной. Иван был превосходным собеседником – какое счастье повстречать на пути человека, с которым можно говорить подолгу на любые темы, а можно и молчать днями, чувствуя себя при этом естественно, а главное, видеть, что он тоже наслаждался каждым моментом.
Вопреки моим ожиданиям, Иван танцевал очень плохо и дело это не любил, предпочитая лежать в гамаке лунными ночами. Прогулки по тенистым аллеям тоже были не в его вкусе, а вот прогулки верхом, наоборот, доставляли большое удовольствие. В то время я очень много спала и почти забыла, что такое время, бессмертие и смерть. Иван уходил, и пространство обволакивало меня своей пустотой, укрывало одеялом, задувало свечу и нашептывало на ухо старые сказки из детства, а потом показывало сны, почти как у братьев Люмьер, только лучше – раскрашенные, четкие и реальные.
Мне снились невероятно высокие здания из стекла, повозки без лошадей и я, стоящая высоко, почти у самых облаков. Мне снилось, что я застыла на открытом большом балконе, а под ногами расстилался вечерний город, охватывающий все пространство покуда хватало глаз. Высокие башни громоздились тут и там, внизу двигались подсвеченные повозки без лошадей, а на мне было надето удивительно короткое и облегающее платье сочного вишневого цвета. Единственное, что оказалось знакомым во всей этой чудной обстановке – бокал шампанского в правой руке. Несколько глотков игристого вина заставили испытать так хорошо знакомое чувство расслабленности. От удовольствия мои глаза закрылись, и, сделав глубокий вдох, я ощутила всю полноту жизни. В моем сне у меня не было мыслей – я занималась простым созерцанием окружающего мира, пытаясь осознать себя как часть этого мира. Мне казалось, я, как марионетка, соединена с ним невидимыми нитями. Почти медитативное состояние углублялось звуками расслабляющей музыки, что доносились откуда-то из окон у меня за спиной. «Боже, мир будущего прекрасен! Как приятно быть частью этого мира – вселенной, что постоянно меняется и изменяет меня вместе с собой!»
