– Как дела? – голосовые связки извлекли несколько звуков, но подвел язык. От волнения, кажется, мой русский приобрел более ощутимый акцент, чем раньше.
– Странно. – Образ Ивана исчез за пеленой стеснения, породив неуверенность. – Сложно описать. Можно я нарисую ваш портрет? – Он показался мне школьником, который просит у учителя разрешения выйти посреди урока. Что-то мальчишеское, юное, невинное…
– Неожиданное предложение. Никогда бы не подумала, что ты рисуешь. Это новое увлечение?
– Когда-то в детстве я хорошо рисовал, но потом бросил. Этот последний месяц отходил на курсы, многое вспомнил и готов попробовать. Если хотите, покажу свои картины, должно неплохо получиться. Или вы боитесь позировать?
– Я не говорила, что боюсь. Я согласна, тем более что с приходом камер слежения, социальных сетей и прочих технологий вряд ли так легко можно спрятаться, поэтому, на мой взгляд, картина вполне безобидна – ее хоть можно уничтожить. Ты теперь веришь в мое бессмертие?
– С моей стороны было бы подлостью не верить вам, учитывая мои собственные способности. Можно задать вопрос?
Я кивнула.
– Вы раскаиваетесь в тех поступках, что я увидел?
– Скорее в том, что они вообще произошли. Но, боюсь, я не могла поступить иначе. Жизнь продолжается, – я грустно улыбнулась, и, кажется, Даниил понял мою иронию. А еще его вопрос дал понять, что суть дара теперь не является тайной, что он полностью уверен в его наличии и смысле. – Теперь я задам вопрос, хорошо?
Опять появился Иван. Уверенный, смелый, прямо смотрящий вперед. Готовый ответить на все вопросы и взять ответственность на себя.
– Я вижу, ты познал свой дар, определился с будущим и то, что раньше мучило, теперь ушло. Моя помощь не понадобилась. Почему ты решил со мной встретиться? Зачем тебе рисовать мой портрет? – Это было очень важно для меня. Есть ли смысл питать себя надеждами на обретение настоящего друга, пусть на короткое время, если он не хочет того же? Возможно, Даниилу нужно лишь мое тело, что вполне естественно для мужчины его возраста.
– Портрет значит многое для меня, – откровенный разговор происходил сам собой, никто никого не заставлял изливать душу. Меня тронула готовность идти до конца, удивило отсутствие границ и восхитила непосредственность, с которой Даниил смотрел, чем опять-таки напомнил Ивана. Он предлагал ровно то, что действительно хотел, не пытаясь лгать. Смотрел в глаза и говорил, говорил, говорил… – Я же художник, который на время забыл о своем призвании. Мне хочется творить что– то прекрасное, ощутить причастность к чему-то большему, чем бизнес компании, которая ставит во главу угла прибыль, а по сути – эксплуатацию человеческих страхов. Если задуматься, то большая часть любого бизнеса основана на страхе. Люди не знают, чего хотят, но точно знают, чего боятся – одиночества и смерти, чаще всего. Компания создает и продает антивирусы – эксплуатирует чувство страха за потерю нужной информации и приватности, чувство уязвимости перед большим опасным миром, который априори враждебен по отношению к каждому. С первых секунд появления на свет есть шанс чем-нибудь заразиться, и эти страхи и опасности нарастают как снежный ком по мере того, как мы растем. Антивирусы пьют в таблетках, ставят на компьютеры, возможно, их скоро поставят перед входом в дом, на окна… Впрочем, я отвлекся. Так вот, я не хочу больше быть причастным к эксплуатации человеческих страхов. Нарисовать портрет значит прикоснуться к прекрасному, встать на другой путь, где нет места боязни чего-либо. Помните, я сравнивал людей с яблоками? Мне удалось упасть с ветки и полностью сгнить. Чтобы вырасти в сочное красивое яблоко, придется посеять зернышко заново. Но и оно рискует не проклюнуться, если почву не удобрять. Поэтому для меня портрет сродни культовому обряду. И еще. Я мог бы нарисовать кого угодно, но выбрал вас, – его голос задрожал. Нет, он не намекал на то, как сильно мне повезло, что выбор пал на меня – просто констатировал факт выбора. – Выбрал вас, – продолжал он, справившись с волнением, – по многим причинам. И вы знаете, по каким. Мне до сих пор странно, что вы согласились, и очень странно, что написали мне первая. Я все не мог решиться.
– Так вот почему тебе так неудобно. – Я слегка улыбнулась. – Если ты заметил, то я первая подошла и предложила помощь. Просто мне это сделать легко, в отличие от тебя. Давай расставим все точки над і, пока не зашли слишком далеко.
– Если вы о том, что все краткосрочно, то я готов. – Даниил резко оборвал меня. – В конце концов все проходит.
– Ты хорошо подготовился к нашей встрече. Молодец. – Я не хотела это говорить, но… Речь про важность портрета была отрепетирована, составлена заранее, да и все ответы тоже.
Даниил покраснел, потупил взгляд, откинулся назад, начал чесать ухо. На миг я почувствовала себя объектом, которого решили добиться любой ценой. Ставки очень высоки. И Даниил переигрывал в своем диком желании. Грусть прошла болью сквозь сердце. Будь я дурнушкой, найти друга было бы гораздо проще.
– Да, я подготовился, – тихо проговорил Даниил, – но разве это плохо?
– Тебе что-нибудь нужно от меня помимо секса и портрета?
Он молчал минут пять. За это время принесли заказ, и я переключила внимание на еду и кофе. Несмотря ни на что, я поглядывала на Ивана-Даниила украдкой, замечая внутреннюю борьбу и то, с каким трудом пытался подобрать он правильные слова. Обычный человек, вступая в отношения, вряд ли задумывается над тем, что они временны. Людям свойственно строить планы, забывая о неминуемой смерти, что уж говорить о неизбежном расставании. Но сейчас мы заранее провели черту, после которой настанет новая неизвестность. И черта эта пролегала очень близко – вот-вот мы ее переступим, так и не вкусив сладости уединения. Тишина внутри прервалась звуком мужского голоса.
– Мы же говорим откровенно, поэтому я скажу, что мне нужно много чего, но я не знаю, успеете ли вы мне это дать и смогу ли я отдать что-то взамен. Вы же мудры, все знаете, а мне только двадцать девять, и кроме этого тела у меня ничего нет. Знания мои скудны, навыки тоже. Вы мне нужны больше, чем я вам. И это правда… – Он смотрел в окно, говорил тихо, еле сдерживая слезы. Теперь получалось, что я выступала в роли той, кому нужно молодое тело, кого стоило бояться и не подпускать к себе. Мы оба сомневались и страшились одного и того же – быть отвергнутыми. А причина была тоже одна – недоверие. Странно, откуда ему взяться у меня, однако чем старше становишься, тем сложнее заводить друзей и вступать в истинно близкие отношения. Кажется, я говорила это себе и четыреста лет назад, и триста, и даже двести. Казалось, что вся жизнь состояла из отрезков сон-бодрствование, где последнее омрачалось каждый раз наблюдением за одними и теми же людьми и их глупыми поступками, и только сон спасал от головокружения. Будто я стояла в центре карусели, безмолвно наблюдая за проскакивающими силуэтами. Все уже было по сотне раз, вот и теперь стена недоверия и отчужденности от мира вырастала передо мной снова. Грустно и страшно одиноко. Как бы Даниил ни был похож на Ивана, как бы ни любил меня искренне и нежно, он оставался умирать, а я продолжала свой путь длиною в бесконечность. Горькая зависть нахлынула, и я сжала вилку. Страстное желание вонзить ее зубья себе в шею вызвало короткую фантазию. Сквозь пробитую артерию хлещет кровь, заливая стол. Даниил сидит в шоке, люди с криками выбегают из кафе, начинается паника… Самообладание всегда перевешивает, ведь мне не тридцать три года и даже не девяносто три.
