Ей надоело лежать в больнице. Конечно, приятно,
когда тебя навещают друзья, приносят цветы, записки и апельсины, но...
Туся представила себя на сцене в средневековом
платье с длинным шлейфом. Как она могла бы сыграть Джульетту! Она бы смогла
заставить целый зал заплакать над судьбой несчастной влюбленной, потому что
знает в этом толк. Она была бы прекрасна в этой роли, и все бы поняли, как
тонко она умеет чувствовать, как глубоко страдать. Надо только вырваться из
этой прокля той больницы, стены которой давили на Тусю всей своей тяжестью.
«Через несколько дней я выйду отсюда, – думала
она. – Потому что я совершенно нормальна, и мне здесь делать нечего».
8
В эту ночь Тусе приснилось, что Егор целует ее
на глазах у всего класса. Во сне она оглянулась по сторонам и поняла, что
просто идет репетиция. Она играет Джульетту, а Егор – Ромео. А Кахобер Иванович
недоволен и просит еще и еще повторить сцену с поцелуем.
Туся вздрогнула и проснулась оттого, что
кто-то на самом деле прикоснулся к ее щеке.
– Ой! – тихо взвизгнула Туся, садясь и
натягивая одеяло до ушей. – Как ты сюда попал?
– Обыкновенно. Через дверь, – ответил Сюсюка,
а это был именно он. – Уговорить вашу тетю Полю оказалось совсем несложно. Она
добрая.
Он замолчал, глядя на Тусю с обожанием.
У Сюсюки было широкое веснушчатое лицо и
курносый нос. Он был блондином и зачесывал волосы на прямой пробор. И еще он
всегда дергал заусенцы, когда нервничал. А нервничал он тогда, когда видел
Тусю.
Всегда приятно, когда кто-то тебя так сильно
любит. Особенно радовало то, что Сюсюка был на два года старше и учился в одном
классе с Егором. Туся надеялась, что когда Егор поймет, как ее любит его друг,
чувства шевельнутся и в его душе. Она знала, что так часто бывает у мальчиков:
они влюбляются вслед за кем-то, думая так: «Раз он что-то в ней находит,
значит, в ней действительно, что-то есть».
Однако любовь Сюсюки часто тяготила Тусю.
Вот и сейчас в его взгляде было столько
нежности, что она невольно отвела глаза.
– Ты не рада? – тихо спросил он.
Ей стало стыдно своих мыслей, и она стала
разуверять несчастного поклонника.
– Ну что ты! Конечно, рада. Просто я не
ожидала.
– Понимаю, – кивнул Сюсюка. – Ты ждала меня
вечером.
«Надо же, какой самоуверенный! – подумала
Туся. – С чего это я вообще должна его ждать?»
– Нравятся? – спросил Сюсюка, указывая на
гвоздики, которые стояли у Туси на тумбочке.
– Еще бы, – улыбнулась она. – Удивительные
цветы. Это так трогательно.
– Да ладно, чего там, – смущенно заулыбался
Сюсюка и пренебрежительно махнул рукой.
«Что это с ним? – подумала Туся. – То ли
ревнует к Егору, то ли совсем от любви с ума сошел?»
– А тебе? – спросила она только для того,
чтобы что-нибудь сказать.
– Что мне? – не понял Сюсюка.
– Тебе они нравятся? – спросила Туся, касаясь
пальцами нежных лепестков.
– Ага, – кивнул Сюсюка. – Очень. По всему
городу мотался, выбирал.
– Что выбирал?
– Да гвоздики эти. Чтобы были именно такими, с
прожилками...
Туся покраснела, подступившие к горлу слезы не
позволяли вымолвить ни слова. Смысл сказанного постепенно доходил до нее.
Это он, Сюсюка, ее бессменный поклонник,
принес цветы. Дрожащей рукой она полезла под подушку и достала записку,
написанную на неровно вырванном тетрадном листе.
– А это? – спрашивала она, заранее зная ответ.
– Это ты написал?
– Конечно, я. Кто же еще?
– Боже! Какая я дура! – воскликнула Туся и
схватилась за голову. – Как я могла так ошибиться!
Она еще раз взглянула на записку. Теперь было
трудно понять, как эти жалкие каракули она могла принять за почерк Егора.
– А подпись? Почему ты подписался «твой Т»?
Сюсюка широко улыбнулся. Он видел перед собой ту, которую любил, и был
по-своему счастлив. Он еще не вполне понимал боль разочарования Туси.
– Почему «Т», Сюсюка? – продолжала она допрос.
– Толик, – мягко сказал он. – Дома меня всегда
так зовут. Или Толя.
Туся глухо застонала. Сейчас ей больше всего
на свете хотелось надеть на голову Сюсюке банку из-под цветов. Какая глупость!
«Твой Т», «Твоя Т» – противно вспомнить. Если бы не его дурацкая записка, если
бы не эти чертовы гвоздики, ей бы и в голову не пришло, что это Егор приходил
ее навестить.
Но в глубине души она понимала, что Сюсюка ни
в чем не виноват, как не может быть виноват человек, который действительно
любит. Ведь он и не думал ее обманывать, просто она сама хотела обмануться.
Внезапно Туся вспомнила о своей позорной
записке, и ее прошиб холодный пот.
«Может быть, именно сейчас, пока я болтаю с
Сюсюкой, Лиза передает записку Егору! – в отчаянии подумала она. – Страшно
представить, что случится, если он получит эту записку. Как он будет смеяться и
злорадствовать! Скажет:
«Правильно, что ее держат в больнице.
Действительно, какая-то ненормальная».
– Толя, – сказала Туся срывающимся от слез
голосом. – Пожалуйста, помоги мне.
– Все, что хочешь, – обрадовался Сюсюка.
Впервые она обратилась за помощью к нему лично. Значит, он ей все-таки нужен?
– Беги в школу, – заговорила Туся, не глядя на
него, – найди Лизу и забери у нее записку, которую я написала Егору.
Пожалуйста, скорее, пока Лиза не успела ее передать.
– Считай, что я уже там, – проговорил Сюсюка,
вставая. – Кстати, а что мне делать с этой запиской? – спросил он, когда был
уже в дверях.
– Принеси ее мне сегодня же, – крикнула Туся,
и дверь за Толей захлопнулась. – Если успеешь, – произнесла она в пустоту.
Туся не находила себе места. Она сняла
байковую пижаму, в которой спала, надела спортивный костюм и снова легла в
кровать. Но бездействовать в то время, когда решается ее судьба, было
невыносимо. Туся вздохнула и пошла слоняться по коридору взад и вперед, нарочно
шаркая ногами и бормоча себе под нос.
– Именно в этом заведении лучше так себя не
вести, – услышала она голос Германа.
Он нагнал ее и теперь шел рядом.
– Почему? – спросила Туся.
Она обрадовалась возможности с кем-нибудь
поговорить, чтобы хоть на время прогнать черные мысли.
– Еще подумают, что ты ненормальная, и посадят
тебя в аквариум.
«Аквариумом» больные между собой называли
непробиваемое, застекленное отделение для буйных.
