Туся внимательно посмотрела на новую знакомую.
На вид ей было лет восемнадцать, у нее были светлые волосы и зеленые, широко
расставленные глаза. Когда Туся увидела ее в коридоре, ей показалось, что она
очень красивая. Но Алина относилась к тому типу девушек, которые на расстоянии
выглядят интереснее, чем на самом деле. На ней был черный шелковый халат,
расшитый золотыми птицами, и такие же черные с золотом тапочки.
– Почему ты хотела это сделать? – прямо
спросила Туся.
В любом другом месте этот вопрос прозвучал бы
дико, но здесь, в больнице, таким вопросам никто не удивлялся.
– О-о, – значительно протянула Алина. – Это
целая история.
Она смерила Тусю взглядом, как бы соображая,
годится ли та для того, чтобы быть посвященной, и, видимо, решила, что – да.
– Понимаешь, у меня был друг. Он старше меня
на десять лет, представляешь? – было заметно, что Алина гордится этим фактом. –
Так вот, у нас были особенные отношения, как никогда и ни с кем другим. Он мне
как-то позвонил, а моя мать назло ему сказала, что я ушла с другим;
представляешь? А он у меня такой нервный! Так разозлился! Я ему звоню, а он
говорит, что знать меня не хочет, и трубку вешает.
Алина посмотрела на Тусю, ожидая сочувствия, и
та скорчила понимающую мину.
– Нет, ты не представляешь! – продолжала
Алина. – Что мне оставалось после этих слов? Я и отравилась.
– А теперь что будешь делать? – спросила ее
Туся.
Всегда интересно, что о своей жизни думает
человек, который еще недавно хотел с ней расстаться.
– Уйду в монастырь, – убежденно сказала Алина.
– Я поняла, что в миру мне делать нечего.
Одна знакомая Тусиной мамы, тетя Оля, тоже
ушла в монастырь. Она разошлась с мужем, а детей у нее не было. Сначала она два
года была послушницей, а потом постриглась в монахини и сменила имя. Туся
читала открытки, которые та присылала Ирине Дмитриевне на церковные праздники и
поражалась. Казалось, что эти письма из другого мира: все земное действительно
не волновало ее, то была не привычная тетя Оля, а совсем другой человек. Она
писала о том, что работает то в огороде, то на кухне, и что она счастлива как
никогда.
– Я знаю, что то, что я сделала, – большой
грех, – говорила Алина. – Но если я не могу умереть, то жить среди этой грязи я
тоже отказываюсь. Как только выйду из больницы – уйду в монастырь.
– Там хорошо, – поддержала ее Туся. Только
работают целыми днями да молятся. Ни времени, ни сил на дурные мысли не
остается...
– Работают? – повысила голос Алина и
возмущенно вскинула брови. – Меня там заставят работать?
– Конечно, – спокойно подтвердила Туся. А ты
как думала? Работать и молиться. Никаких личных вещей или свободного времени.
Нельзя отлучаться с территории храма без благословения наставницы. И еще много
ограничений.
Алина разочарованно и обиженно смотрела на
Тусю.
– Я не знала... – проговорила она. – Я думала
совсем не так...
Наверное, Алина представляла, как идет ей
монашеское одеяние, какой она будет трагичной и романтичной. Ей виделось, как
она будет молиться, изящно складывая руки на груди, а ее возлюбленный будет
пожирать ее взглядом, припадая к монастырской ограде. Но Туся обрисовала ей
такую жизненную, неприглядную картину, что Алина даже забыла о ногтях, и мизинец
остался не накрашенным.
Туся посмотрела на Алину, и ей стало смешно –
настолько разителен был контраст между тем, что она говорила и что делала.
Говорила о монастыре – и красила ногти. Готовилась к отшельничеству – и носила
халат, расшитый золотом. Но особенно неприятным было то, что вместо того, чтобы
стыдиться своего поступка, Алина гордилась им.
«Как противно все это выглядит со стороны! –
Думала Туся. – Подумаешь, трубку он повесил, сказал, что знать ее не хочет!
Тоже мне повод для самоубийства!»
И тут Туся подумала о себе и своих несчастьях.
Если бы она стала о них рассказывать, получилось бы также банально и
неинтересно, как у Алины.
«Наверное, так всегда, – решила она. –
Глупость особенно хорошо видна со стороны».
Тусе стало стыдно от мысли, что, должно быть,
кто-то думает о ней так же, как она об Алине.
– А эти женщины как попали сюда? – тихо
спросила Туся, чтобы сменить тему.
– Да ты говори, не бойся, – громко сказала
Алина. – Они все равно ничего не понимают.
Та, что стояла у окна, повернулась к девочкам
и сказала:
– Я все понимаю, только мне плохо слышно,
потому что у меня свои голоса.
– Какие голоса? – спросила Туся.
Она все еще не могла понять, что находится
среди не вполне нормальных людей, и во всем искала здравый смысл.
– Обыкновенные. Инопланетные, – сказала
женщина, продолжая что-то высматривать в окне.
– И что они говорят? – ехидно спросила Алина и
подмигнула Тусе.
– Говорят, чтобы я следила во-он за теми
кустами. Поэтому я от окна не могу отойти.
Тусе стало до слез жалко бедную женщину.
Если тебе четырнадцать и ты со странностями,
есть еще надежда на исправление, но если тебе пятьдесят...
– Слушай, – обратилась она к Алине, – а может,
она действительно слышит голоса? Об этом снято много фильмов: человек что-то
слышит или видит, а ему никто не верит.
– Ага. – Алина скептически прищурилась. Если
она слышит голоса, тогда и у Клавдии Петровны предки были енотами-полоскунами.
– Кем-кем? – не поняла Туся.
– Еноты-полоскуны – мои дальние родственники,
– вступила в разговор Клавдия Петровна...
Она опять выжимала тряпку, и Туся заметила,
что тряпка у нее совершенно белоснежная, чище, чем у некоторых носовые платки.
– От них я унаследовала любовь к чистоте. Не
могу выносить, когда в доме натоптано или пыль лежит по углам. Ненавижу грязь,
от нее все несчастья.
Клавдия Петровна вытерла лоб тыльной стороной
ладони.
– Видишь, руки у нее по локоть белые. – Алина
толкнула Тусю в бок. – Это от всяких моющих средств.
И действительно, руки женщины были такими
белыми, что казалось, будто на ней длинные перчатки. Тусе стало неприятно, что
Алина смеется над своими соседками, да еще и ее хочет привлечь на свою сторону.
– Тебе их не жалко? – спросила она.
– А чего жалеть? – ответила Алина, но, увидев,
что Тусю передернуло от ее слов, добавила: – Если бы от этого что-то
изменилось. А то – жалей не жалей, они этого даже не поймут.
Попрощавшись, Туся ушла к себе и поплотнее
закрыла дверь. Она боялась, что за ней может увязаться вся эта компания:
жестокая, самовлюбленная девочка, женщина с инопланетными голосами и дальняя
родственница енота-полоскуна. Она была рада, что с ней в палате никого нет,
потому что иногда одиночество гораздо лучше вот такого соседства.
