Снова всхлипываю, потому что эти слова звучат так жалко. Я словно клянчу у него это признание. Выпрашиваю слова, которые по-настоящему для меня важны, которые он так ни разу и не сказал.
Кир зависает надо мной, смотрит в глаза так долго и нежно.
— Я люблю тебя, — произносит он уверенно и спокойно, словно каждый день это мне говорил, каждый час.
Я начинаю рыдать. Громко. Со всхлипами и слезами, которые не могу сдержать. Он перекатывается на бок, прижимает меня к себе, снова целует, гладит, успокаивает.
— Люблю тебя, зайчишка. Я люблю тебя, милая. Конечно, я тебя люблю.
— Врешь, — выкрикиваю я, — Все ты врешь, Нечаев.
Вместо новых признаний и оправданий он раздвигает языком мои губы, а ноги коленом. Я понимаю, что мне все равно, лишь бы почувствовать его снова, отдаться, раствориться, принадлежать этому потрясающему мужчине.
— Черт с тобой. Ври. Хотя бы разок…
Он не дает мне договорить, ошеломляет напором, наполняет и крепко стискивает. Мы больше не разговариваем. Все уже сказано. Слова излишни. Наши тела общаются без глупых правил, без обид. Желание не знает преград и ограничений. Страсть не нуждается в рамках и законах. Любовь нельзя урезонить, подчинить.
Я путаю сон и реальность, позволяя себе и ему все. И даже больше.
Глава 20. Это ничего не меняет
Я проснулась, потому что жарко. Горячие руки Кирилла обнимали крепко даже во сне. Аккуратно отстранившись, я села на кровати, зачесала волосы рукой. Голова гудела, а глаза с трудом моргали. Веки словно свинцом налились. Похоже, это расплата не только за несдержанность в напитках, но и за мою слабость на передок. Я с трудом вспоминала все, что произошло после ресторана. Память, хитрая стерва, стерла слова и поступки, оставив только ощущения, эмоции. Лишь признание Кирилла стучит набатом по воспаленному мозгу: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
Услышала, как Нечаев завозился, видимо, не найдя меня во сне.
— Иди ко мне, зай, — пробормотал Кир.
— Вставать пора, — ответила я и поднялась с кровати.
— Зачем?
Он повернулся на бок глядя, как я надеваю вытянутую майку, которую использую вместо пижамы.
— Почти полдень.
— И что? Полдень отличное время, чтобы…
Кир поймал меня за руку, затащил обратно в кровать. Я захныкала от спазма в висках из-за резких движений.
— Тебе нужно еще поспать, — заявил он, укладывая меня в кровать, придавливая собой сверху, видимо, чтобы не удрала.
— А тебе нужно пойти к себе, — парировала я.
Нечаев нахмурился.
— Зачем?
— Затем.
— Ась…
Я упиралась руками ему в грудь, безмолвно прося отпустить и уйти. Кир, как всегда, не мог взять и согласиться.
— Я думал… — начал он.
— Ты ошибся, — перебила я тут же.
— Ась то, что было ночью…
Я снова влезла, продолжая его мысль в своем ключе:
— Это ничего не меняет.
— То, что я люблю тебя — ничего не меняет? — повысил голос.
Я съежилась от сурового тона и поспешила выползти из-под Нечаева. Отошла к окну. Прячась за занавеской смотрела на город.
— Ответь мне, Ась! — потребовал Кирилл.
— Мы не будем…
Теперь настала его очередь перебивать.
— Нет, мы будем говорить об этом. Мы теперь обо всем будем говорить, — рявкнул он, вставая с кровати.
— Так удобно, правда? — мстительно ввернула я. — Ты то хочешь говорить, то не хочешь, и я всегда должна слушаться. Хочешь знать, что я думаю о твоем признании — пожалуйста. Это все фуфло.
— Что? — опешил Кир.
— Вся твоя любовь — это чушь собачья. Ты сказал мне это пьяный, во время секса, когда я буквально умоляла об этом.
— Теперь повторяю трезвый. Я люблю тебя. В чем проблема, Ась? Какая разница?
— Большая! Вспылила я, — Ты сначала зовешь меня в Америку, потом предлагаешь пожениться и как вишенка на торте — признаешься в любви. Не находишь, что это несколько странная последовательность?
— Да, у меня явно проблемы с очередностью, — признал он. — Но разве от этого что-то меняется? Я все так же хочу жениться на тебе, уехать с тобой. И мои чувства не меньше и не хуже, если я тебе сказал о них после ведра пива и во время секса.
— К чету твои чувства, Кир. К черту твое предложение. К черту паршивую Америку.
Я почти плакала. Нечаев сжал мои плечи, склонил голову, чтобы прижаться своим лбом к моему.
— Я знаю, ты злишься, ты обижена…
— Ты очень нейтрален в выражениях, — фыркнула я.
Он начал осыпать поцелуями мое лицо.
— Я ошибся, Ась. Я струсил. Я намеренно делал тебе больно. Такие выражения достаточно экспрессивны для тебя?
Я тихо хныкнула в ответ.
— Готов всю жизнь слушать твои упреки. Всю жизнь извиняться и исправлять свои ошибки. Только будь со мной, зайчишка. Пожалуйста. Не хочу без тебя. Не могу без тебя.
Я опять ощущала горячие ручьи слез на щеках. И губы Кирилла, пропитанные соленой влагой, ласково касались моих.
— Я буду уговаривать, пока ты не согласишься. Пожалуйста, родная.
Я не отталкивала его, но и не отвечала взаимностью. Только лепетала, едва слышно.
— Я не могу. Не могу.
А Кир целовал, продолжая уговаривать.
— Я люблю тебя, девочка моя. Люблю. Будь со мной. Стань моей снова. Верь мне, прошу.
От потребности в его голосе, от чувственности интонаций я таяла, желала верить, принадлежать. Но сердце ныло от еще не заживших от ран, боясь новых.
— Я не знаю, Кирь. Не знаю. Не получается. Это ничего не меняет.
Уже не категоричное «нет», но уж точно близко не стояло с тем «да», которое хотел от меня Нечаев. Даже на мгновение я не могла себе представить, что смогу поверить в его любовь, соглашусь выйти за него и уехать. От одной мысли об этом, у меня волосы шевелились.
В глазах Кира мелькнула искра безумия.
— Это все меняет, — затараторил он взволнованно. — Давай поженимся. Сегодня. Прямо сейчас.
Я так опешила, что даже слов не находила, чтобы обрисовать степень помутнения его рассудка. А Нечаев продолжал.
— Это же Прага. Твоя любима Прага, Аська. Пусть все будет здесь и сейчас. Ну же, зайца, скажи мне да.
— Нет-нет-нет, — замотала я головой, очнувшись. — При чем тут Прага? Как вообще ты представляешь себе? Здесь, наверно, тоже сроки, организация…
