Только ведь сны тебя в темную ночь
Если эта версия верна, то Тэмуджин виновен в обмане своего преданного агента, и мы вправе поинтересоваться мотивами. В современном понимании, убийство агента — в стиле гестапо — подтверждает желание убедить оппозицию в том, что он действительно враг. Подобный аргумент совершенно неприемлем в отношении Джамухи, и у нас остается печальное предположение о том, что Тэмуджин казнил своего агента только в интересах собственного реноме. Он претендовал на то, чтобы стать вселенским правителем, избранным самим Небом. Потомки должны были знать, что побеждал кереитов и найманов бесстрашный военный гений, а не вероломный злодей. Но попробуем дать Тэмуджину оптимальный вариант — то, что Джамуха действительно был врагом и изо всех сил стремился нанести ему поражение в десятилетней борьбе за верховенство в степях. Насколько эта концепция соответствует его поведению?
Если допустить правдоподобие пропагандистской бессмыслицы, растиражированной «Тайной историей» о том, что Джамуха сам попросил его убить, тогда надо поверить и в то, что он хотел бескровной смерти, подобающей его рангу и статусу
[438]. Тэмуджин придумал самый садистский способ умерщвления, нарушив монгольские обычаи и нормы морали. Не желая обагрять кровью «анды» свои руки, он выбрал для совершения казни человека, который, как ему было известно, питал особую ненависть к Джамухе, своего племянника Эльджигидея, сына брата Хачиуна. Эльджигидей представлял собой одну из тех зловещих личностей, которые запечатлеваются в истории, оказавшись в центре событий без каких-либо достойных оснований и даже способностей. Мы знаем, что он входил в число фаворитов Тэмуджина и считал себя выше закона. Однажды его даже арестовали, когда он попытался обойти стражей-телохранителей, не имея на это позволения и не зная пароля
[439]. Попав в руки Эльджигидея, Джамуха мог забыть о снисхождении. Предсмертные слова он посвятил Тэмуджину, говорил о его посредственных способностях, о том, что он разгромил кереитов только благодаря отваге воинов из племен уруут и мангут, а найманам нанес поражение только благодаря доблестным «четверым псам». Похвалил он Тэмуджина лишь за то, что он смог найти превосходного мастера по изготовлению доспехов. Потом Джамуху увели, и его разрубил на куски Эльджигидей с прислужниками
[440].
Это было необычайно жестокое, зверское наказание, значительно отличавшееся от стандартной казни Алтана, Хучара и Даритая. Расправа с Джамухой запятнала имя Чингисхана не меньше, чем убийство Наполеоном герцога Энгиенского через шесть столетий
[441]. Вне зависимости от того, вызывались ли его действия хитроумием двойного агента, просчетами или элементарной глупостью, Тэмуджин был перед ним в большом долгу. Без него не было бы и Чингисхана. Как заметил один русский историк, без Джамухи «девятибунчужное белое знамя
[442] валялось бы в траве, рядом с отрубленной головой хана»
[443]
[444].
Глава 4
Тэмуджин становится Чингисханом
1205 год, когда Тэмуджин зверски расправился с Джамухой, был насыщен событиями, и сам Тэмуджин почти все время находился в пути. Весной 1205 года он перешел через Алтайские горы и расположился в долине Иртыша, чтобы подготовиться к новой кампании — нападению на тунгутское царство Си Ся. У него было два побудительных мотива. Он понимал, что армии необходима постоянная активность, чтобы не поддаться искушениям дьявола и лени, и хан хотел испытать ее в битвах против нового противника: воинство тангутов почиталось как грозная сила. Формальным предлогом было обвинение тангутов в том, что они дали прибежище Нилхе в 1203 году. Пока Тэмуджин ограничился налетами и осадой двух городов — Лиджи (Лицзили) и Цзян (Лосы) и сознательно обходил основательно укрепленный Хара-Хото (Хэшуйчэн). Тангуты уклонились от прямого столкновения с монголами и выжидали, чтобы понять — краткосрочное это вторжение или долговременная кампания? Удовлетворившись результатами, Тэмуджин к концу года отвел свое воинство
[445].
Параллельно он должен был усмирять меркитов, которые подобно многоголовой гидре после каждого поражения откуда-то набирались сил и возрождались. Меркиты создавали гораздо больше проблем, чем тайджиуты, татары, кереиты или найманы, которые уже влились в новую монгольскую империю. Войско, посланное укрощать их, загнало Тохтоа-беки в ловушку у не установленной историками реки, и он был убит. Множество меркитов и найманов, «не сдавшихся» и к ним примкнувших, утонуло, когда они пытались переправиться через другую реку, уходя от преследования
[446]. Источники сообщают, что Тохтоа-беки был убит «шальной» стрелой, то есть не прицельной, и в него угодила одна из стрел, которыми монголы обыкновенно как градом осыпают противника в самом начале битвы, чтобы вызвать панику и сломать боевые порядки
[447].
