Благодаря Чингисхану мы располагаем целой галереей знаменитых монгольских женщин XIII века. Первое место в этом ряду блистательных женщин принадлежит кереитке Сорхохтани-беки, дочери Джаха-Гамбу и жене Толуя. Когда умер Толуй, Угэдэй пытался обручить ее со своим сыном Гуюком, чтобы объединить два двора, но она отказалась и имела на это право, поскольку левират не распространялся на цариц и царевен. Переждав кратковременное правление Гуюка, она добилась избрания ханом своего сына Мункэ, несмотря на противодействие Батыя
[891].
Другой яркой личностью была тоже кереитка, несторианская христианка Докуз-хатун, супруга Хулагу, будущего императора Ильхана
[892], оказывавшая большое влияние на его религиозные взгляды
[893]. Заметный след в истории оставила Эргэнэ-хатун
[894], жена Хара-Хулагу, внука Джагатая, правившая Джагатайским улусом десять лет в роли регентши при малолетнем сыне. Для иллюстрации женского политического властолюбия обычно рассказывают о Дорегене, вдове Угэдэя, о том, как в период междуцарствия после смерти мужа она пыталась возвести на ханский престол своего сына Гуюка. Источники расходятся в оценке мотивов: одни отмечают ее острый ум, другие видят в ней хитрую и высокомерную интриганку
[895]. Расправа над наместниками, администраторами и придворными, учиненная вдовой в сороковые годы XIII века, была необычайно жестокая и кровавая. Вершить самосуд помогала наперсница Фатима, прежде занимавшаяся сводничеством на базаре. Дорегене умерла при загадочных обстоятельствах, возможно, ее отравили; последовал переворот, и Фатиму судили за колдовство и казнили, как полагают источники, утоплением
[896].
Мы рассказали лишь о некоторых женщинах, чьи имена получили наибольшую известность. Но этот перечень можно дополнить и другими именами: Калмыш-ака, Кутлук-Турхан-хатун, Падишах-хатун, Хутулун, Багдад-хатун
[897]. Без преувеличения можно сказать, что эти имена никогда не вошли бы в историю без уникального женолюбия Чингисхана.
Глава 7
Вторжение в империю Цзинь
В 1211–1216 годах Чингисхана не было в Монголии; он пытался реализовать свою заветную мечту завоевать Северный Китай. Когда впервые ему пришла в голову эта идея, установить невозможно. Некоторые историки полагают, что уже во время контактов с унгиратами, когда он был еще ребенком, у него зародились представления о несметных богатствах империи, простиравшейся на юге. Другие эксперты более правдоподобно отправным пунктом считают войну с татарами в 1196 году, утверждая, что неизгладимое впечатление на Тэмуджина тогда произвели серебряная люлька и драгоценное одеяло, украшенное жемчугом
[898]. Завоевание Китая народом, составлявшим лишь одну сотую часть его населения, и сейчас кажется немыслимой затеей. Однако череда событий после курултая 1206 года подтверждает существование именно такого замысла: сначала подавление всех противников в западных степях, затем нейтрализация потенциальных угроз от тангутов, уйгуров, карлуков и онгутов
[899].
Осуществлению мечты Чингиса благоприятствовал ряд факторов, но главным из них было то, что тогда не существовало такого могущественного государства, каким мы знаем сегодня Китай. Древняя земля или, по крайней мере, часть ее, составляющая восточную половину современной нации, была поделена между тремя могущественными и антагонистичными военными династиями: тангутами Си Ся (продержалась с 1038 по 1227 год), империей Сун в Южном Китае (960–1279 годы) и империей Цзинь на севере Китая (1115–1234). Все три государства были историческими преемниками последней великой династии, правившей единым Китаем, славной династии Тан (618–907), время царствования которой вошло в историю как эпоха китайской поэзии, «золотого века»
[900].
Постоянные набеги кочевников на северное приграничье Китая с целью грабежа и наживы дали повод некоторым историкам заключить, что и великое вторжение Чингиса на север Китая в 1211 году было продолжением этой традиции, но он просто увлекся завоеваниями под воздействием побед
[901]. На это очень сомнительное допущение следует один ответ: Чингисхан не ставил перед собой лишь грабительские цели. У него был совершенно иной и оригинальный замысел. Все прежние степные вожди совершали одну и ту же ошибку: вторгаясь на север Китая, они устанавливали там новую правящую династию. В результате возникал вакуум власти в степях, который заполнялся другими племенными конфедерациями. Новизна стратегии Чингиса состояла в том, чтобы нанести поражение Китаю и сохранить базу своей власти в степях с тем, чтобы его династия владела и Китаем, и Центральной Азией как единой империей
[902].
