Беспрецедентный масштаб антропогенного влияния на топографию планеты является одним из аргументов в пользу концепции антропоцена — выделения в геохронологической шкале новой эпохи, знаменующей превращение человека в глобальную геологическую силу. Мы в буквальном смысле слова меняем конфигурацию континентов и переделываем карту мира. Но насколько это значимо для планеты, которая непрерывно меняет свой географический облик, разрушает старые миры и созидает новые? Вряд ли наше влияние так уж существенно для самой Земли, которая в конечном итоге переделает все в соответствии с собственными предпочтениями — либо медленно и постепенно, либо посредством стремительных катастроф. Однако в человеческом масштабе времени нам еще долго придется расхлебывать негативные последствия нашей разрушительной деятельности. Почвы, потерянные в результате эрозии, прибрежные территории, утраченные из-за наступления Мирового океана, горные вершины, принесенные в жертву на алтарь капитализма, — всего этого уже не вернуть при нашей жизни. Более того, эти изменения запускают каскад побочных эффектов — гидрологических, биологических, социальных, экономических и политических, которые будут определять существование человечества на многие века вперед. Другими словами, бездумное пренебрежение геологическим прошлым и плодами его труда ведет к тому, что мы теряем контроль над собственным будущим.
В 1788 г., увидев несогласное напластование на скалистом мысе Сиккар-Пойнт, Джеймс Геттон понял, что образование такого утеса заняло огромное количество времени, и пришел к выводу, что геологическое время бесконечно. Спустя 200 с лишним лет мы научились хронометрировать рост и разрушение гор. Возраст знаменитого углового несогласия Геттона, отделяющего породы силурийского периода от девонских пород, составляет не вечность, а «всего» около 50 млн лет — этого времени более чем достаточно для создания и разрушения горного пояса, т. е. для течения пород в мантии, столкновения континентов, крупномасштабных смещений по разломам, скульптурирования рельефа дождевыми каплями и разрушения горных пиков. Сегодня, когда у нас появилась возможность наблюдать за процессами в твердой оболочке Земли в режиме реального времени, мы с удивлением обнаруживаем, что жизненные ритмы планеты не так уж недоступны нашему восприятию и наш древний земной шар имеет в своем репертуаре куда более широкий набор темпов, в том числе головокружительно быстрыx. Изучение моделей поведения Земли учит нас относиться с почтением к ее способности менять свой облик посредством как постепенных изменений, так и эпизодических катастроф.
Сформировавшееся в XIX в. представление о невероятно медленных темпах геологических процессов породило у нас утешительное заблуждение, что наша планета — вечное, незыблемое и бесчувственное небесное тело, на которое мы, как бы ни хотели, не в силах оказать сколь-нибудь существенное воздействие. В свете этого мы также рассматривали любые стремительные события, такие как образование новых вулканических островов или землетрясения с магнитудой 9 баллов, как отклонение от нормального хода вещей, хотя в действительности это обычное дело для нашей планеты. Но сегодня становится все более очевидным, что мы стали достаточно сильны для того, чтобы оставлять на планете свои следы и шрамы, собственноручно нанося ущерб своему жилищу. И пока мы будем страдать от последствий, Земля будет неспешно заниматься ремонтными работами, время от времени перемежая их программами интенсивной реновации, стирая с лица планеты плоды нашей деятельности.
Глава 4. Изменения в атмосфере
Здесь чувствуем мы лишь Адама кару —
Погоды смену: зубы ледяные
Да грубое ворчанье зимних ветров,
Которым, коль грызут и бьют мне тело,
Дрожа от стужи, улыбаюсь я:
«Не льстите вы!» Советники такие
На деле мне дают понять, кто я.
* * *
Находит наша жизнь вдали от света
В деревьях — речь, в ручье текучем — книгу,
И проповедь — в камнях, и всюду — благо.
Уильям Шекспир. Как вам это понравится
Холодная встреча
На Шпицбергене многие элементы ландшафта не имели официальных названий до конца XIX в., поэтому в местности, где я проводила полевые работы, учась в магистратуре, некоторые из них были названы в честь геологов той эпохи. Высокий пик носил имя Йёнса Якоба Берцелиуса, «отца шведской химии» и пионера минералогии. Относительно защищенная от ветров долина с полудюжиной живописных ледников была окрещена Чемберлиндален в честь Т. Чемберлина, геолога из Висконсина, который первым составил карты ледниковых отложений в верховьях Великих озер. Выступающий в Северный Ледовитый океан мыс, обдуваемый всеми ветрами, назывался Капп-Лайель — как несложно догадаться, в честь великого апологета униформизма.
То, чем я занималась на Шпицбергене в 1980-х гг., мало чем отличалось от работы моих коллег в XIX в. — я составляла геологическую карту района: намечала геологические границы безымянных литологических подразделений, отбирала образцы для анализов и предварительно интерпретировала данные для реконструкции истории геологического развития региона. Подобного рода рекогносцировочные геологические работы в большинстве других частей мира были завершены еще несколько десятилетий назад.
Базовые карты, на которые мы наносили результаты наших геологических наблюдений, были увеличенными копиями прекрасных, нарисованных от руки карт 1920-х и 1930-х гг. Меня восхищал и использованный картографами изящный шрифт с легким наклоном, и аккуратные надписи, изогнутые в соответствии с дугами ледников и береговых линий. Но сечение горизонталей (промежуток между изогипсами — линиями одинаковых высот) на этих картах было разрежено до 50 м — очень крупное сито, которое не могло уловить много ценных топографических деталей. Поэтому в поле мы использовали еще и аэрофотоснимки, сделанные Норвежским полярным институтом в 1930-е и 1950-е гг. (с перерывом на ужасные военные годы, когда Норвегия боролась за выживание и даже на отдаленном Шпицбергене среди фьордов скрывались зловещие германские субмарины). Днем мы соотносили эти снимки с местностью, делали на них отметки, а белыми ночами, при блеклом свете полуночного солнца, переносили эту информацию на карты. Такие аэрофотоснимки (сегодня в основном уступившие место спутниковым изображениям) представляли собой стереоскопическую пару — два перекрывающихся снимка местности, которые, если смотреть на них через специальный стереоскоп, позволяли увидеть объемное изображение топографических особенностей рельефа. (Некоторые опытные геологи могут достичь того же эффекта без стереоскопических очков, просто расслабив и слегка сведя глаза, но я так и не научилась этому трюку.) Вскоре мы поняли, что нам нужно быть осторожными с определением местоположения объектов относительно краев ледников на аэрофотоснимках, поскольку их границы заметно сдвинулись вверх по долине по сравнению со старыми фотографиями. Это было первым знаком того, что на этот полярный архипелаг, казалось навсегда застывший в ледяном оцепенении, возвращается время.
