В настоящее время вопрос об официальном статусе антропоцена рассматривается Международной комиссией по стратиграфии — этим суровым парламентом хранителей времени, и разногласия касаются в основном бюрократических тонкостей, в частности того, как определить начало антропоцена. Должно ли оно быть отмечено глобальным стратотипическим разрезом и точкой (ГСРТ, или «золотым гвоздем»), как границы других подразделений геохронологической шкалы? Так, ГСРТ нижней границы голоцена представляет собой особый слой в Гренландском ледяном щите, изотопный состав которого сигнализирует о начале голоценового потепления
[91]. Лед не так долговечен, как горные породы, но этот слой находится на глубине более 1400 м под поверхностью, поэтому, по крайней мере пока, защищен от таяния. (Кроме того, образец этого ледяного слоя хранится в морозильной камере Копенгагенского университета.) Наступление антропоцена также может быть отмечено некой отличительной сигнатурой в полярных льдах, например всплеском концентрации необычных изотопов, являющихся постыдным наследием, «алой буквой позора», оставленной атмосферными испытаниями ядерных бомб в 1950-е и 1960-е гг. Но этот приповерхностный лед очень скоро может стать жертвой антропоценового потепления; сегодня ледниковые архивы исчезают по всему миру с тревожной скоростью. Так, ледяная шапка Келькайя в Перуанских Андах потеряла 1600-летний слой льда всего за два последних десятилетия, что лишило нас высокоразрешающей погодной летописи со времен культуры Наска
[92]. Прежнее значение слова «ледяной» как «застывший и неизменный» все больше превращается в анахронизм: сегодня ледники становятся одними из самых изменчивых систем на нашей планете.
Поэтому некоторые геологи предлагают сделать для антропоцена исключение и определить его официальное начало календарным годом, например 1950-м, а не граничной линией в осадочной летописи. В конце концов, мы, люди, единственные, кого волнует этот вопрос, и, пока мы существуем, мы можем напоминать друг другу об этой дате. Если же однажды мы исчезнем с лица Земли, вряд ли кого-то будут интересовать подобные научные проблемы. Точное начало антропоцена не так важно, как сущность этого феномена.
Более тонкий момент для геологов заключается в том, что сама идея антропоцена говорит о фундаментальном разрыве с мировоззренческими основами геологической науки, заложенными Геттоном и Лайелем. Гениальное озарение Геттона состояло в том, что прошлое и настоящее не являются отдельными мирами, управляемыми разными законами, но связаны между собой непрерывностью геологических процессов. А значительная часть фундаментального труда Лайеля «Принципы геологии» посвящена разубеждению читателя в том, что в прошлом геологические изменения происходили гораздо быстрее, чем в настоящем. Концепция антропоцена утверждает как раз обратное: что сегодня процессы протекают гораздо быстрее, чем в прошлом. В попытке предсказать геологическое будущее без удобной опоры на униформизм мы невольно оказываемся в том же положении, что и наши предшественники в начале XIX в., которым было недоступно понимание геологического прошлого из-за отсутствия фундамента накопленных знаний. Сегодня мы так же можем строить прогнозы по поводу неопределенного будущего, опираясь только на самые последние записи в геологической летописи.
Мы все зависим от погоды
Кондиционеры в помещениях и круглогодичная доступность свежих фруктов позволяют жителям богатых стран в XXI в. относиться к погоде всего лишь как к фоновой декорации для жизни, а не как к ключевому фактору, от которого зависит их выживание. Мы можем сетовать на неточность местных метеопрогнозов или злиться, когда дождь срывает наши планы на выходные, но, как общество, мы, по большому счету, игнорируем погоду, пока та не вторгается в нашу повседневную жизнь слишком бесцеремонно. Вместо того чтобы измерять ценность хорошей погоды (представьте себе заголовок: «На прошлой неделе местные фермеры получили солнечного излучения на 10 млн долларов»), мы сосредоточиваемся на негативных погодных явлениях — ураганах, засухах, наводнениях, сильной жаре или необычных холодах — и рассматриваем их как влекущие за собой убытки аномалии, которые лишают людей и компании их «законных» доходов. Мы убеждены в том, что погода должна быть стабильной и благоприятной, и раздражаемся, когда та не соответствует нашим ожиданиям.
Между тем долгосрочное влияние погоды и климата на человеческую цивилизацию является предметом изучения новой междисциплинарной науки — исторической климатологии, которая объединяет историю, экономику, социологию, антропологию, статистику и собственно климатологию. Если посмотреть на последние два тысячелетия человеческой цивилизации, бросается в глаза ярко выраженная закономерность: периоды социальной нестабильности и конфликтов всегда, причем с высоким уровнем статистической достоверности, совпадали с периодами отклонения климатических условий от нормы даже в незначительных пределах
[93]. Так, в раннем Средневековье в Европе снижение средних температур всего на один градус ниже нормы привело к неурожаям и спровоцировало массовые миграции и межплеменные столкновения в период с 400 по 700 г. н. э. Затяжная засуха, связанная с изменением погодоформирующих факторов в Тихом океане около 900 г н. э., стала причиной краха цивилизации майя в Центральной Америке и империи Тан в Китае. Ангкорское королевство в Юго-Восточной Азии, процветавшее на протяжении 500 лет, рухнуло после двух десятилетий засухи в начале XV в. Еще один период похолодания в Европе совпал с Тридцатилетней войной, длившейся с 1618 по 1648 г., которая, если учитывать долю погибших от всего населения, была даже кровопролитнее, чем Первая мировая война. Хотя формально война была вызвана религиозными и политическими причинами, спровоцированный климатическими изменениями голод усиливал враждебность и усугублял страдания людей.
Можно подумать, что современное общество стало менее уязвимым для обычных погодных аномалий. Но анализ полицейских данных за последние полвека показал, что при каждом увеличении стандартного отклонения средней температуры в крупных городах мира уровень насильственной преступности подскакивал на 4 %. Аналогичное статистическое исследование показало, что за последние десятилетия климатические стрессы, такие как нехватка воды, провоцировали увеличение локальных и региональных межгрупповых конфликтов по всему миру по крайней мере на 14 %
[94]. Парадоксально, но современный уровень развития во многих отношениях делает нас менее гибкими перед лицом климатических перемен, чем предыдущие общества. Мы выстроили огромные города на побережьях и в пустынях в расчете на то, что уровень моря будет оставаться постоянным, а дожди и снега будут своевременно пополнять запасы пресной воды. Вся наша система производства продуктов питания построена на предположении о том, что привычные нам погодные циклы будут повторяться снова и снова.
