– Баба Надя! – Макс перешагнул порог. – Вы дома?
Раздался тонкий тихий писк, из бабкиной кухни выскочила мышь и кинулась Витьке под ноги. Тот шарахнулся вбок, зашуршал зонтик, Витька схватил его, закрыл. И снова все стихло, Макс с Витькой переглянулись. Все уже было понятно, осталось только увидеть, как именно это произошло. В кухне никого не было, на старой угловатой плите стоял чайник, табуретка задвинута под пустой стол. Подоконник застелен газетами, на них куски штукатурки и кирпичная крошка, стекла мутные, шторки задернуты. А вот в комнате, наоборот, висят по краям окна, и люстра под потолком светится во все пять лампочек. Справа шкаф, судя по виду, ровесник дома, у другой стены небольшой стол, заваленный коробочками с лекарствами, низкое кресло с длинными узкими подлокотниками из полированного дерева. У шкафа диван, старуха лежит на нем, смотрит в потолок, как кажется со стороны. Макс подошел, заглянул бабке в лицо: глаза закатились, нижняя челюсть съехала набок, седые волосы сосульками лежат на лбу, по руке ползет муха. Макс согнал ее, закрыл бабке глаза. Витька на цыпочках вошел в комнату, привалился к шкафу.
– Что там?
– Ничего. – Макс отошел. – В «скорую» звони и ментам. Хотя ментам я сам.
– Да ладно, – Витька засунул руки в карманы джинсов, – позвоню. А ты уверен?
– Уверен. – Макс выключил свет и отошел к столу. Бабка уже давно окоченела, на коже проступают синеватые пятна. Она мертва уже несколько часов, похоже, что перестала дышать еще вчера вечером. Одета в то же платье, что виднелось из-под плаща, волосы влажные от дождя. Наводила порядок, прилегла отдохнуть и заснула.
– Приедете, точно? – Витька с телефоном отвернулся в угол. – На трупы, значит, бензин у вас есть. Не, я это я так, мысли вслух. – Витька продиктовал адрес и присел у стены на корточки.
– Сказали, приедут, а ментам сами позвонят.
Макс подошел к столу, там за коробками с лекарствами стояли фотографии. Большие цветные фото, три штуки: на центральном веселый темноволосый мужчина лет сорока с небольшим, сидит на пеньке, у его ног полная корзина грибов. На втором фото молодая женщина в лесу на лыжах, кудрявая, в очках, веселая, что-то кричит за кадр. На третьем девушка, ей лет двадцать или около того, серьезная, с прямыми темными волосами, очень похожа на женщину и на мужчину с фото, но больше на мужчину. Девушка пристально смотрит в кадр и держит за ошейник светлого крупного пса. Тот рвется бежать куда-то, молодой еще, полный сил, девушка с трудом держит его, но пес вот-вот вырвется.
– На общагу похоже, – подал голос Витька. Он крутил головой по сторонам, но к дивану так и не подошел, лишь поглядывал туда с опаской и жалостью. – До нее тут Вова и Марина Алтыновы жили, обычная семья, только детей не было. Спились оба, Вову в дурку увезли, Марина куда-то пропала бесследно. Квартира долго пустая стояла, а прошлой осенью баба Надя приехала.
Макс осмотрелся еще раз: Витька прав, квартира точно нежилая. Новой мебели нет, ремонтом и не пахнет, бабка будто собрала лишь все необходимое и переехала на время, как в гостиницу или в гости. С улицы послышался гул двигателя и голоса. Витька вскочил на ноги:
– Пошли встречать.
Это оказалась «скорая», усталая бледная женщина-фельдшер и звероватого вида водитель. Он в дом не пошел, остался за рулем тупить в телефон. Фельдшер осмотрела мертвую старуху, оставила какую-то справку «для полиции», как она сказала, и уехала. Потом к луже подкатил синий «уазик», Витька задумчиво поглядел на него из окна.
– Иди погуляй пока, – предложил Макс. Витька моментально свинтил к себе, закрылся там и притих. В подъезд вошел совсем молодой парень, чуть ли не курсант, но уже с двумя звездочками на погонах, тоже бледный и замученный, как фельдшерица. Макс повел лейтенанта в бабкину квартиру, тот быстро оценил обстановку, пробежал глазами справку от «скорой» и присел за стол, вытащил из папки бумаги, разложил их, нашел пустой бланк, принялся что-то быстро писать.
– Когда обнаружили?
– Сегодня утром, – врать не приходилось, и Макс лишь пересказывал недавние события. – Увидели свет, стучали, кричали, потом взломали дверь, а она тут… лежит.
– Одна жила? Родственники, семья у нее есть?
– Без понятия, – опять же честно сказал Макс. За полтора месяца, что он сам тут прожил, про бабкину родню он слышал только от нее самой: то она в гости едет, то брат с женой к ней собираются, но и только. Говорить лишнего не стал, решил смолчать. Полицейский положил на стол фуражку, поглядел на фотографии и царапал ручкой по бумаге дальше.
– Болела она?
– Не знаю. Наверное. В ее возрасте все болеют.
– А сколько ей лет, и паспорт где? – лейтенант заинтересованно глянул на Макса. Тот опять с самым честным и недоумевающим видом пожал плечами, потом спохватился.
– Лет восемьдесят или даже больше, она войну помнит. А паспорт не знаю где.
Вспомнил, что в коридоре видел бабкину сумку, принес ее. Лейтенант покопался внутри, ничего кроме лекарств, ручки и выключенного кнопочного мобильника не обнаружил.
– Запишем как неизвестную…
– Ее Надежда зовут, – оборвал полицая Макс, – в смысле, звали. Она не неизвестная.
Подумал, что фамилию бабки даже Витька вряд ли знает, решил пока ограничиться этим. И сам себе поклялся, что как только закончится этот ад со стройкой и домом, то сам найдет бабкину родню, чтобы все было честь по чести: и могила, и две даты через черточку, и полностью имя, фамилия, отчество на могильной плите.
– Ладно, – лейтенант расписался под строчками с текстом, – тело заберут, полежит до опознания или востребования, а квартиру потом опечатаем.
Он проглядел написанное, прищурился, поднял голову.
– У вас улица Озерная, дом четыре?
– Да, она самая. А что такое?
Лейтенант снова полез в свою папку, принялся перебирать бумаги, потом достал сложенный вдвое лист, развернул.
– Медведкина Анна Николаевна тут проживает? – он чуть запинался, разбирая чьи-то каракули.
– Медведкина Анна? – Макс не сразу сообразил, о чем идет речь, полицейский на него не смотрел, крутил исписанную бумажку и одновременно листал адресную книгу в своем мобильника.
– Медведкина Анна Николаевна, безработная, тридцать шесть лет, у нее двое детей. Сыну Дмитрию восемь, дочери Елизавете шесть, у нее олигофрения. У вас живет?
Дошло, наконец, о ком это он. Анька, будь она неладна, и тут о себе напомнила.
– Знаю такую, – сказал Макс, – Анька-шалава, как же, как же.
– Где она, где ее квартира? – полицейский занес ручку над листом бумаги.
– Где она, без понятия, уже несколько дней ее не видел. А квартира на первом этаже, могу показать.
Лейтенант быстро корявым почерком писал то, что говорил Макс. Послышался треск рации, с улицы посигналил «уазик». Полицейский принялся собираться, сгребал в папку бумаги.
