— Точно.
— Но как ты на него вышел? Почему ты уверен…
— Есть свидетели. Костя снимал квартиру в том же подъезде, где живет Зурев. В то утро они пересеклись. У них до этого были бытовые терки…
— Что-о? Э, вы! — Вазелин гневно оглянулся на охрану. — Вы могли сами вычислить, если бы головой думали! Сергей, что, урод так и живет себе спокойно или его уже загребли менты?
— Живет спокойно. Ходит не таясь. Никого не боится — его боятся.
Они вышли из аэровокзала. Двое боевиков сбегали на стоянку, пригнали два джипа. Все погрузились. Вазелин велел ехать на место гибели Кости Игрока, на что и рассчитывал Сергей.
— А где Демон? — спросил он, не удержавшись.
— Дима погиб, — сонно отозвался Вазелин. — Плыли по реке в резиновой лодке. Он вывалился. Было раннее утро, Демон, видимо, задремал… Там, знаешь, много водоворотов… на неприветливом Южном Урале. Мы ездили наказать одного гада. Очень давно я дал слово, что накажу того человека. Его звали Сева Густ. Я поклялся себе убить его. Надо держать слово, если ты дал его себе!
— Согласен, — задумчиво произнес Сергей.
Приехали. Джипы затормозили посреди баскетбольной площадки. Все полезли наружу. Сергей увидел Зурева. Он прогуливался перед подъездом, где жил, держа руки в карманах брюк. Маньяк находился под негласным надзором — его берегли для нового процесса, питая общественность надеждами на силу закона. Маньяк на законы чхал. Ну, впаяют ему пятьдесят лет тюрьмы, и что? Будет книжки читать в отдельной камере с туалетом и умывальником, Богу молиться, давать интервью… Смертной казни ведь нет даже для самых ужасных ублюдков. Он хищник, а все вокруг — овцы, которых можно безнаказанно резать и резать, пьянея от крови.
Сергей попросил Апостолова уговорить «охрану» Зурева прогулять его у подъезда, чтобы с ним смог пообщаться Вазелин.
— Это он, — сказал Сергей.
— Что? Кто? — не понял Вазелин.
— Это он убил Костю. Вышел пьяный и ударил ножом. Отомстил за свои обиды.
— Что? Этот гад? Эй, ты, сука! — Вазелин, задирая подбородок, стремительно двинулся к маньяку.
Тот прищурился, безбоязненно глядел, как его окружают крупные, дерзкие мужчины, — он знал, негласная охрана не допустит беспредела. Ублюдки поорут и уберутся.
— Козел, ты убил моего брата! — Вазелин смотрел на маньяка, держа руки в карманах расстегнутого кожаного плаща.
— Убил?! И убил! Я всех режу. — Голос маньяка был с хрипотцой. Он вдруг рассмеялся и сказал серьезно: — А ты что, ругаться пришел? Ха-ха. Хочешь, я и тебя убью? Я волк, а вы все — стадо! Вы… х-х…
Удар был молниеносным. Вазелин выбросил вперед руку, сжимавшую длинный узкий нож, и всадил его до рукояти. Зурев хрипел, не понимая, что понес заслуженную кару за свое зло — смерть. Его никак не могли лишить жизни по закону, не имели такого права, его процесс должен был длиться годами, а он бы куражился и учил всех правильной жизни… Только высшие небесные силы устали от бессилия людских законов, сделав невозможное возможным, послав наказание руками людей, которые тоже не чтили юридических заковык.
Сергей стоял у джипа, завороженно глядя, как отовсюду (из подворотен, подъездов, кустов) выносятся оперативники, как валят охрану Вазелина, как самого босса разгромленной банды куют в наручники.
Вазелин, глядя исподлобья, оглянулся на Сергея.
Сергей беззвучно, одними губами, произнес для него:
— Я дал себе слово.
Оленшайнц врубил Вазелину по бритому затылку, и того потащили к подъехавшей оперативной машине.
Сергей закрыл глаза. Все…
Эпилог
Все происшедшее как-то разом опустошило Сергея. Он почувствовал сейчас никчемность своей жизни особенно ярко. Жизнь, даже если удалась, жестокая штука, по-другому не скажешь!
Ощущая усталость, он пошел на автобусную остановку.
Автобус хрюкнул, открывая дверцы.
Войдя в полупустой салон, он сел в холодное кожаное кресло. Когда это кончится, когда начнется весеннее тепло? Видимо, календарь погоде не указ! А ехать долго, больше часа.
Он устремил взгляд в окно. Поползли деревья проспекта, спешили прохожие, обгоняли юркие легковушки.
Итак, свершился праведный суд — маньяк-насильник убит, убийца схвачен полицией и будет осужден. Но не к этому Сергей стремился. Так долго мучившая его мысль, что жизнь никчемна, после свершившегося не пропала, а жгла так же сильно, как после того случая, той трагедии. Столько лет прошло…
Сергей Баринов был счастлив. У него была семья — жена, дочь и смышленый кот, у него была работа, которая его удовлетворяла своей значимостью — он ловил жуликов и бандитов, ибо болезненно чувствовал, когда жизнь права, а когда нет. И сутками пропадал на работе. Там же ему сообщили…
Жена забрала дочь из детсада, они спешили домой. Когда они переходили дорогу, огромный внедорожник, послушный рулю в неверных руках, дернулся носорогом и сбил девочку. Жена Маша взвыла раненой волчицей… Ребенок умирал, истекая кровью.
Джип вернулся. Тонированные стекла опустились. За рулем ухмылялся обкуренный и пьяный в доску Константин Пряха — Костя Игрок. Рядом смеялся Вазелин. Им было все равно.
— Помогите! — кинулась к ним несчастная мать, но, осознав, кто перед ней, обрушилась ураганом — в вихре проклятий и зла, она дважды дотянулась и хлестанула по холеному лицу, расцарапав Игрока в кровь.
— Тварь! — скривился Пряха.
Внедорожник умчался прочь.
С трудом, в потоке машин, остановив хоть одного, кто согласился помочь (водителя древней «копейки»), ребенка привезли в ближайшую больницу — частную клинику профессора Касогова. Там оцарапанного Игрока мазали бальзамом. Вазелин, поняв, какого ребенка требуют срочно оперировать, с ухмылкой велел Касогову отказать. Профессор, простодушно улыбаясь, развел руками.
Рыдающая от горя Маша снова ловит такси, причем с огромным трудом — таксисты не хотят связываться с несчастным случаем, дальше пробки, из скорой отвечают, что им проще самим добраться до дежурной клиники, она рядом… Маша добралась, но… но…
Сергей бессильно сжал кулак и ударил себя по колену. Игрока даже не удалось обвинить — прорва денег Вазелина подняла его над законом.
Смерть ребенка, удар, от которого не оправишься (ты останешься сильным, если ты мужчина, но боль будет преследовать всю жизнь!).
Жена после похорон ровно сдурела! Запила, пошла по рукам, орала на Сергея, обвиняя во всем его, перекрасилась, став крашеной беловолосой шлюхой Женей. Она грозила, что подберется к этим ублюдкам и сама их накажет, а он тряпка и размазня.
«Наверное», — подумал Сергей, сжимая и разжимая кулаки. Он не виноват, что не плакал над гробиком, и его лицо всегда выражало спокойствие, скрывая внутреннюю бурю.
