Унылым вечером, в сильный буран, за несколько месяцев до своего тринадцатилетия ты тайком от всех вылезаешь из окна спальни и проходишь больше километра до эстакады. Ты планируешь спрыгнуть с эстакады и какое-то время стоишь, перегнувшись через ограждение, приказывая себе упасть. Но в конце концов отходишь и ложишься в снег, слушая, как с визгом проносятся мимо восемнадцатиколесные грузовики. Эстакада – главное отличие твоего нового города в Виргинии от старого в Западной Виргинии. Ее шум разносится по склонам гимном американской торговле; грузовики везут товары, которых в Западной Виргинии ты никогда не видела: батончики мюсли, ароматизированный чай, живых лобстеров.
«Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит после попытки самоубийства Роза, героиня Кейт Уинслет из “Титаника”. – Бедная богатая девочка. Что она знает о несчастье?»
«Нет, – отвечает Джек с состраданием. – Я думаю: что могло случиться с ней, раз она решила, что выхода нет?»
Жизнь в собственном теле.
В старших классах эпидемия анорексии запускает свои щупальца в тела и умы почти всех твоих знакомых девочек. Она накрывает ваш город токсичным облаком и косит своих жертв: девочки падают без чувств в спортивном зале, на стадионе, в душевых. Их безжизненные тела поднимают с пола, лужайки, кафеля, грузят в скорую и увозят в больницу, а потом в реабилитационный центр. В коридорах шепчутся: «сердечный приступ», «кормят через трубку», «лежит под капельницей». И в полный голос обсуждают, какими способами они пытались похудеть и как можно сделать это эффективнее. В школьной столовой девочки объединяются за столиками и практикуют коллективные ритуалы отказа от пищи, высыпая в свои тарелки по упаковке черного перца.
Взрослые не верят своим глазам. Они предпочитают не замечать эпидемии или не видеть ее масштабов и угрозы. Они отрицают, что проявления ее не только физические, но и психологические. Голод для них связан с войной, в последний раз на их памяти американцы голодали после наступления генерала Шермана
[25]. Глупые, неблагодарные подростки не могут голодать, ведь у них сейчас столько возможностей! Девяностые же! Разве не доказано, что девочки способны добиться всего упорным трудом?
Но мы, девочки, хотим добиться лишь одного – стать скелетами. К пятнадцати годам организм жаждет калорий, он должен расти. Но ты все делаешь наперекор организму и лишаешь его пищи; твой упорный труд теперь направлен внутрь, на собственную плоть, которую можно выхолостить. Всего-то нужно потрудиться! Правда, все твои усилия напрасны: не хватает силы воли, чтобы голодать, или гены не те, но ты не оставляешь попыток. Есть много различий между девочками с тяжелыми, запущенными случаями анорексии и теми, кто никак не может заболеть, хотя и мечтает об этом; однако объединяет их одно – ненависть к себе. Неспособность примириться с телом, в котором им предстоит жить. Ты неделю живешь на воде и одной кислой зеленой карамельке. Пьешь таблетки для похудения и сироп рвотного корня. Вступаешь во все спортивные команды не потому, что любишь спорт (ты ненавидишь спорт), а потому что надеешься, нагрузив свое мускулистое тело, превратить его в палочку. Просыпаешься на рассвете и идешь на силовую тренировку, выпиваешь одну чашку кофе, не обедаешь, идешь на тренировку по легкой атлетике, бегу по пересеченной местности, футболу, приходишь домой затемно в скверном настроении. От голода кружится голова. Мама приготовила спагетти с фрикадельками, и ты уминаешь две тарелки. Все пропало, ты неудачница. И ощущение от этого провала – две порции спагетти, ты, отвратительная свинья! – хуже любого другого в жизни.
Однако у тебя есть то, чего нет у многих других утопающих девочек, – спасательный круг, который держит тебя на плаву. Когда ты играешь на скрипке, тебе говорят, что у тебя настоящий дар. Это чушь, нет у тебя никакого дара, но люди смотрят на тебя иначе в этот момент. (Будучи девочкой-подростком, ты являешься экспертом мирового класса, без пяти минут кандидатом наук в области визуальной семантики и безошибочно различаешь смыслы, сокрытые в брошенных на тебя взглядах.) Ты прижимаешь скрипку подбородком, и в долю секунды твоя ценность как человеческого существа перестает измеряться по шкале внешней привлекательности (лицо – на троечку, зато попа – на твердую пятерку). Занося смычок над струнами, ты ненадолго покидаешь свое тело, свою оболочку, которая, хочешь ты этого или нет, подает сексуальные сигналы, но почему-то никогда не выглядит достаточно сексуальной. Играя или даже просто проходя со скрипичным футляром по школьным коридорам, выкрашенным в блевотно-зеленый цвет, ты сообщаешь миру: есть нечто, в чем ты разбираешься лучше других, и это дает тебе власть – власть, благодаря которой твой образ, ограниченный молодым женским телом, становится сложнее и значительнее. Ибо самое возмутительное в жизни в собственном теле – не то, что ты недостаточно худа или красива, а то, что тебя с ходу считают глупой, неинтересной, пустой; будь ты мальчиком – даже глупым, неинтересным и пустым, – такого не произошло бы никогда. Но факт, что ты играешь классическую музыку на скрипке, все меняет: скрипка – это серьезно. Классическая музыка – это серьезно. Понимание классической музыки (а ведь даже взрослые ее не понимают, хотя мечтают об этом) придает тебе вес в мире, который хочет, чтобы девочки были невесомыми; наполняет тебя содержанием в культуре, которая требует от девочек быть бессодержательными.
Это и есть настоящий дар. Выходит, что скрипка в руках дает тебе возможность стать мальчиком.
Но почему игра на скрипке – культурный эквивалент пениса?
К двенадцати годам ты уже окрепла и пробуешь играть длинные скрипичные концерты. В то же время, в 1993 году, исследователи из Калифорнийского университета в Ирвайне проводят эксперимент: тридцать шесть студентов колледжа решают задачи по геометрии после десятиминутного прослушивания Сонаты ре мажор для двух фортепиано Моцарта. Опыт показывает, что они справились с пространственными задачами на семь процентов эффективнее. Отчет об исследовании занимает всего три параграфа в журнале «Нейче»; ученые предупреждают, что улучшения в сфере пространственного мышления наблюдаются лишь в течение десяти – пятнадцати минут и нет причин полагать, что именно сочинения Моцарта обладают особыми свойствами: «Мы использовали случайный отрывок сочинения случайного композитора. Другие произведения и музыкальные стили тоже следует изучить». Это добавление впоследствии забудут. Так родится миф об «эффекте Моцарта».
Новость об исследовании Калифорнийского университета становится вирусной в США даже без интернета. «Музыка Моцарта активизирует мозговую деятельность!» – кричит «Нью-Йорк таймс». «От Моцарта умнеют», – сообщает «Тайм». По всей стране учителя музыки размахивают выводами ученых, как щитом, отбиваясь от бюджетных сокращений. Итоги эксперимента называют научным доказательством того, что уроки музыки улучшают результаты стандартизированных тестов.
