Через несколько дней профессор с пучками белых волос, торчащих из ушей и носа, оглашает результаты теста с чистыми картами. Как он и предполагал, в большинстве своем вы, сливки американского студенчества, провалили задание и не показали точное местоположение Ирака. Ты, одна из немногих, все подписала правильно, хотя и забыла о существовании Катара и Бахрейна. Ты еще никогда не училась так хорошо – ни в школе, ни в университете. Никогда не зарабатывала столько денег. Никогда не получала столько комплиментов по поводу своего внешнего вида (твое тело уже почти приблизилось к скелетообразному эталону женской красоты, принятому в твоей культуре). Никогда не убивала себя так усердно – не наркотиками, нет (наркотики лишь симптом), а работой. «Смерть от переутомления» – вот что напишут в заключении о вскрытии твоего тела. Ты родилась с этой болезнью, а горный туман усугубил ее течение и обострил ее признаки: желание сбежать из аппалачского захолустья; чувство вины за то, что испытываешь это желание; синдром самозванки. Единственный способ излечиться – работать больше. Больше любого другого в целом свете.
– Где центральный дворик? – спрашиваешь ты охранника в торговом центре. На этой неделе ты в Мэриленде.
– Рядом с «Аберкромби и Фич», там еще палатка с замороженными йогуртами и «Мейсиз», – отвечает он.
В торговых центрах ты ориентируешься, как старый моряк в порту. Ты ведешь к центральному дворику свою группу, ведь теперь ты солистка липового оркестра, предводительница шарлатанов. Ты умеешь устанавливать и разбирать концертную аппаратуру, считать диски и деньги. Знаешь, как поставить колонки, чтобы привлечь максимум покупателей. Ты эксперт в акустической географии и можешь указать место, с которого человеческий слух не отличит живой звук от фонограммы.
Декабрь 2002 года
– Западная Виргиния! – изумляется терапевт из службы психологической помощи. – Вы, значит, деревенская девчонка? Вы правда выросли в Виргинии? Среди коров?
Ты назначила сеанс, потому что тебе нужно хоть с кем-то (все равно с кем) поделиться своими проблемами – особенно проблемой с наркотиками. Ты собираешься как-нибудь непринужденно начать беседу, ты не хочешь, чтобы тебя принимали за ту, кем ты не являешься (любительницу вечеринок с кокаином). Однако не успеваешь ты начать рассказывать о наркотиках, о поиске денег на обучение, об изоляции и о том, что считаешь себя неудачницей, хотя в жизни твоей все вроде бы успешно складывается, как она принимается изумляться твоему происхождению.
– Ну надо же! Западная Виргиния!
Сама она из Нью-Йорка, явно богатая, скорее всего эмигрантская внучка, хотя ты не можешь точно определить, были ли ее предки итальянцами, евреями или принадлежали к другой этнической группе; впрочем, это и неважно: она родилась в Нью-Йорке, а нью-йоркский этнос забивает все остальные. Возможно, ваши предки прибыли в Америку на одном корабле, но, достигнув острова Эллис, разъехались по разным планетам: ее прабабушка с прадедушкой устроились на фабрику в Нижнем Ист-Сайде, а твои отправились в шахты Западной Виргинии. Прошло много десятилетий, и потомки людей с одного корабля с трудом понимают друг друга. Ты давно научилась узнавать уроженцев Нью-Йорка по акценту: они произносят слова как будто носом, их речь напоминает гамму, сыгранную на тромбоне. А еще по обуви: когда-то такая обувь казалась тебе убогой, невзрачной, но сейчас ты понимаешь, что так выглядят очень дорогие туфли.
– Западная Виргиния! – повторяет она и удивленно качает головой. И ты рада, что это кажется ей интересным. Еще больше ты рада тому, что твое происхождение, столь заинтересовавшее ее, выделяет тебя среди прочих ее пациентов. Но одновременно ты осознаёшь, что она тебе не поможет.
Да, киваешь ты. И весь сеанс описываешь западновиргинские пейзажи, горы и шахты, границу между Западной Виргинией и западом Виргинии, определившую твою судьбу, тени от вершин и солнечные долины. И коров.
Несколько дней спустя, на рассвете, ты дрожишь в кровати, нанюхавшись до одури. Ты не спала двое суток, но не можешь сомкнуть глаз. Спать совсем не хочется. Тебе страшно. Ты не говорила ни одной живой душе о своих страхах: тебе постоянно кажется, будто с тобой вот-вот случится инфаркт, или инсульт, или что там еще случается с бестолковыми студентками, приехавшими из деревни (глупыми коровами!). Наконец ты решаешь позвонить единственному человеку, которому доверяешь; с ним ты провела больше всего времени за последние полгода – в долгих автомобильных поездках, в фастфуд-забегаловках, в номере отеля, где вы вместе смотрели дурацкие программы по телевизору. Он лучше прочих твоих знакомых умеет решать проблемы: потерянная бронь, порванная струна – он все исправит. Он знает Америку так, как ее может знать лишь иностранец; он подмечает все нюансы – от наклеек с запахом грязных носков до странной музыки; он поражается тому, сколько у людей лишних денег на диски с расслабляющей музыкой. Он никогда не учился в колледже и выучил английский всего пару лет назад, но ты веришь: именно он сумеет тебе помочь – он и никто другой.
Он приезжает немедленно и в сером утреннем свете выглядит, как всегда, несчастным; садится на краешек кровати, в которой ты лежишь. Под его серыми холодными глазами затаились темные тени, белесые волосы зализаны, и больше всего он сейчас похож на хищную птицу. Он кладет ладонь на твой лоб и обещает посидеть с тобой и проследить, чтобы во сне ты не перестала дышать. Через несколько часов ты просыпаешься – тебе намного лучше, и он рассказывает историю.
– Я говорил, чем занимался, прежде чем начал работать с Композитором? – спрашивает Евгений.
– Вроде упоминал, что мясником работал и чуть не отрезал себе пальцы, – вспоминаю я.
– Нет, еще до того. Когда совсем плохо было.
– Нет. Расскажи.
Когда Евгений приехал в Америку в поисках лучшей жизни, он еще не говорил по-английски и с деньгами было туго. Его взяли расклейщиком объявлений в компанию по эвакуации машин. Он клеил листовки на телефоны-автоматы на Манхэттене. Каждый день он обходил одни и те же телефоны-автоматы и вчерашних листовок на них уже не обнаруживал: поверх все было заклеено рекламой конкурирующих эвакуаторов. Он отклеивал чужие листовки и наклеивал свои, а на следующий день все повторялось. День за днем. Месяц за месяцем. В дождь, снег и зной.
Однажды он не выдержал. Не все можно делать за деньги. И дело не в том, что работа была тяжелая, – просто он понял, что не хочет этим заниматься. Не хочет тратить на это свою жизнь; пусть его жизнь не стоит дорого, но какая-то ценность у нее все же есть.
После того разговора с Евгением ты перестала принимать наркотики. Много лет спустя ты поймешь, какое это чудо, как тебе повезло: ты просто взяла и перестала. Сложно поверить, что такое возможно. Наверное, ты не была настоящей наркоманкой, ведь ты сидела на кокаине всего несколько месяцев. Впрочем, важнее другое: впервые в жизни ты выбрала здоровье, а не шанс заработать больше и большего добиться; принимай ты наркотики еще несколько месяцев или лет – до тех пор, пока не свалилась бы замертво, – ты непременно добилась бы большего. Ты осознаёшь свою удачу: насколько легко тебе удалось избавиться от зависимости! И поражаешься: всего-то и было нужно, чтобы кто-то – человек, которого ты сама считала трудолюбивым и талантливым, – разрешил тебе не ставить работу превыше всего. А еще ты думаешь, что Евгений смог тебе помочь не только потому, что он умный и добрый, но и потому, что он вдобавок не американец. Хотя он быстро ассимилировался в американской культуре и выучил язык, хотя готов работать много и с полной отдачей, в нем остается нечто совершенно чуждое американцам: он совсем не боится потерпеть неудачу.
