– Мужика? – снова переспрашиваю я. – Но нет никакого мужика. Спойлер: в этой книге не будет никакого мужика.
– Да брось, – отмахивается она, – в таких книгах всегда рано или поздно появляется мужик.
– В каких это «таких книгах»? – закипаю я. – В книгах об амбициозных творческих женщинах из провинции, которые пытаются реализовать свою мечту в Нью-Йорке?
– Именно, – кивает она. – А может, тебе стоит его придумать?
– Не буду я никого придумывать! – выпаливаю я. – Жаль тебя разочаровывать, но я сама догадалась, что работа у Композитора – пустая трата времени. Мне не нужен мужик, чтобы это понять! К тому же этой книгой я пытаюсь провести параллели, и игра на скрипке под фонограмму – всего лишь метафора нашей…
– Хоть секса добавь.
– Секса?
– Ты же с кем-то спала все это время? Тебе же было двадцать лет, ты жила в Нью-Йорке – у тебя наверняка была бурная сексуальная жизнь. Так расскажи о ней.
– Да, конечно, с кем-то я спала, но не с Композитором же, а книга о нем! Черт! Мне и так сложно писать, а ты еще советуешь изобразить мою сексуальную жизнь! Бога ради! А если бы Джордж Оруэлл добавил пару сексуальных сцен между описаниями схваток с испанскими фашистами?
– Тогда его книга стала бы еще интереснее, – заявляет моя подруга.
– А знаешь что, – отвечаю я, – давай я лучше добавлю к своему сочинению этот диалог, чуть сократив его и отредактировав так, чтобы мы обе казались умнее; тогда в тексте появятся слова «мужик» и «секс», и я вычеркну их из своего списка обязательных вещей, которые необходимо упомянуть в книге о молодых амбициозных девушках в Нью-Йорке. И заживем дальше.
– Это твоя книга, делай что хочешь.
– Вот именно.
Несколько тысяч в минуту
Декабрь 2003 года
Концерт «Боже, благослови Америку», записанный в Нью-Гэмпшире, транслируют по всем местным каналам сети Пи-би-эс, и вскоре твои земляки начинают нести благую весть, распространять знание, слово Божье, Евангелие провинциальной Америки, которое звучит как:
«Мы видели тебя по телевизору».
Тебя действительно показывают по ТВ: ты стоишь на сцене в черном концертном платье со скрипкой в руках. Ты в телевизоре! В глазах земляков твоя жизнь – мечта, а все потому, что у тебя «настоящий дар».
Но истинной звездой в своем городке ты становишься, появившись в прямом эфире на канале «Магазин на диване». Сначала Композитор попадает в пробный временной слот: вы выступаете ранним утром – в 2:37, в 3:30 или в 4:17. Это время всегда отдают новичкам, и, если Композитору удастся продать определенное количество дисков в 3:30 утра, вас пригласят опять, уже в прайм-тайм. Ты ставишь будильник на 2:30 и просыпаешься в отеле в Пенсильвании. Вы едете в студию «Магазина на диване» – нечто среднее между сценой в шоу Дэвида Леттермана и обычной гостиной пригородного дома. Ты играешь на скрипке перед выключенным микрофоном под фонограмму – и тебя видит вся Америка. Проходит несколько секунд. Потом десятки, сотни, тысяча и, наконец, несколько тысяч человек начинают звонить и покупать диски.
В перерывах между композициями ведущая «Магазина на диване» с дурацкой пышной прической и в рождественском свитере восторженно щебечет о том, как успокаивает и расслабляет эта музыка. По особой цене, добавляет она, можно заказать несколько комплектов дисков и подарить их на Рождество всем своим знакомым. Такая музыка понравится каждому! Это оригинальные пьесы нашего, американского, композитора – вот этого замечательного, красивого мужчины, который стоит здесь, в студии. На этих словах Композитор улыбается своей дурашливой улыбкой и говорит, что ему очень повезло. Он надеется, что его музыка затронет сердца людей, и будет молиться, чтобы все, кто слушает ее, ощутили на себе ее благотворное влияние. Тут же звонят зрители и сообщают, что музыка Композитора излечила их от рака, астмы, депрессии и прочих болезней, что она чудесная, красивая и одухотворяющая.
Ты играешь на скрипке и одновременно следишь на специальном мониторе за количеством купленных товаров: диски скупаются по несколько тысяч в минуту. Ты замечаешь, что больше всего звонков поступает в моменты, когда свирель берет особенно высокие ноты. Продажи растут и падают в зависимости от колебаний мелодии, но, несмотря на колебания, вы все равно зарабатываете много, и Композитора перемещают в прайм-тайм. Ты снова играешь, смотришь на экран, а число проданных дисков увеличивается в геометрической прогрессии. Взмывают и обрушиваются продажи вслед за взлетающими и падающими нотами, и постепенно музыка и цифры сливаются воедино – так звучит национальная симфония коммерции, мелодия, которая лучше всего характеризует Америку.
«Боже, благослови Америку», турне 2004 года
Сан-Антонио
Ноги Композитора торчат из окна трейлера с пассажирской стороны: с ловкостью гимнаста он подтянулся и залез в окошко. Мы стоим на парковке в концертных костюмах, в руках – футляры с инструментами. Дверь фургона заклинило, поэтому Композитор и полез через окно. От концертного зала до парковки за нами увязался «хардкорный фанат». «Вы так хорошо играете на флейте», – говорит он Ким. На Патрике – куртка с эмблемой турне, он носит ее даже в Техасе, где от жары плавится асфальт. Наш водитель стоит, сложив руки на груди и вперив скептический взгляд в зад Композитора, маячащий на уровне окна в сгущающихся сумерках.
Заклинившая дверь – очередная из многих неприятностей, случившихся с нашим домом на колесах за время турне. Его боковые зеркала отваливаются и болтаются на ветру во время движения (Патрик многократно приклеивал их скотчем, но безуспешно). Система вентиляции в комнате Композитора перегревается, и от полудохлого кондиционера нет никакого толку. Сломались DVD-плеер и радиоприемник, так что мы больше не смотрим кино по вечерам, не слушаем прогноз погоды и сообщения о пробках на дорогах. Защелки на кухонных шкафчиках и холодильнике пришли в негодность; мы заклеиваем дверцы скотчем, но они всё равно распахиваются без предупреждения, и нам на головы падают яблоки и коробки с хлопьями, усеивая нас пахнущими арахисом крошками. За шесть недель стены фургончика сплошь покрылись пятнами от масла и соусов, мусорное ведро воняет, даже когда в нем нет мусора, а линолеум под ногами такой липкий, что мы уже не боимся поскользнуться и упасть, даже когда трейлер двигается: подошвы прилипают к полу намертво.
Композитор исчезает в окне и через несколько секунд открывает заклинившую дверь. Мы залезаем внутрь, а «хардкорный фанат» остается на парковке и машет нам вслед, пока Патрик дает задний ход. Вдруг машина врезается задом во что-то твердое и неподвижное; мы падаем на липкий пол, присыпанный кукурузными хлопьями.
Вывалившись из трейлера обратно на парковку, чтобы оценить ущерб, мы недоумеваем, что это за невидимое препятствие. Оказывается, между парковкой и дорогой глубокая выемка, и мы, съехав с парковки, впечатались задом в асфальт. Не во что-то на дороге, а в саму дорогу.
Патрик пытается вырулить со стоянки под разными углами, но врезается в асфальт еще несколько раз. Мы понимаем, что придется строить мостик. «Хардкорный фанат» притаскивает откуда-то кучу мусора: кирпичи, деревянные палеты от фруктов, картон и прочий хлам. Все это мы голыми руками укладываем в выемку до тех пор, пока она не достигает уровня парковки. Но мостик оказывается непрочным, и трейлер снова утыкается в препятствие. Мы повторяем процедуру; Ким выбегает на проезжую часть и машет летящим мимо автомобилям, чтобы те остановились, а Патрик дает полный газ. Как слон, вырывающийся из циркового шатра, трейлер с ревом выскакивает на трассу. Мы машем «хардкорному фанату», оставшемуся стоять на парковке у здания Пи-би-эс в Сан-Антонио, и благодарим Бога за то, что у нас есть этот дом на колесах. Возможно, он так нравится нам потому, что после концерта мы все хотим как можно скорее покинуть место преступления. Как бы то ни было, несмотря на все свои изъяны, за эти шесть недель он действительно стал нашим домом.
