– Закрой рот. И больше не обращайся ко мне, – повелел князь мрачно.
Все время спора Арви глядел в сторону реки и улыбался солнышку, играющему лучиками в его козлиной бородке. Настроение у него улучшилось. Нет, не все пожелания вражьей дочери, этой несносной выскочки, должны исполниться. Наконец, князь сам указал ей на ее место. Место, предполагающее молчание, сдержанность и покорность. О да, для разнузданной и заносчивой дочери Гостомысла – самое страшное наказание – именно молчание и сдержанность.
Что до Дивы, то после грозного предупреждения она старалась оставаться стойкой. Но расстройство оказалось столь велико, что намерению не суждено было сбыться. Слезы на сей раз хлынули из ее глаз бурными реками. Лица людей, стоящих вдоль дороги и приветствующих князя, теперь расплывались пред взором.
– Прекрати это, – прорычал Рёрик. Было очевидно, что плачущая женщина вызывала у него не жалость, а наоборот гнев.
Сотрясаясь в немых рыданиях, Дива прикрыла рот ладошкой. Она, как могла, старалась сдержать себя и не расплакаться во весь голос. Рёрик больше не смотрел на нее. Но вид у него был такой злобный, что она даже опасалась подать голос еще раз.
День закончился тоскливо. Дива полвечера проплакала в своей горнице. На улице давно стемнело, и было бы правильным лечь спать. А не жечь свечи. Но она не могла заснуть. Она ждала Рёрика. Который все никак не шел. Вскоре уже начало светать. А он не появлялся. Ну и где он? Это уж совсем плохо, что его нет ночью. Ничем положительным для нее это не закончится. И тут все ясно. Но есть еще кое-что…
С некоторых пор Дива стала замечать за собой странную перемену. Ее отношение к Рёрику постепенно менялось. Ненависть и обида вытеснялись непостижимой симпатией. Временами она ловила себя на мысли, что ждет от него внимания. Пока он рядом, никто во второй раз не завоюет город, а ее саму не отправит в рабство. Да и сам он для нее теперь не так уж и безразличен, как хотелось бы. Порой она неосознанно стремилась вызвать его одобрение, всячески являя послушание и готовность следовать путем, который он укажет. Она так убедила себя в необходимости смирения, что иногда, даже не замечая того, оправдывала его вероломные действия, находя им разумные объяснения. Безусловно, ничто не загладит того, что он сотворил. И она, конечно, не забудет об этом никогда. Однако на какое-то время придется отставить мысль об отмщении. Ведь сейчас самое главное – это дитя. От того, как она сама будет себя вести, зависит судьба малыша. Так что теперь дружба с князем – это нечто необходимое. Да и не такое уж пренеприятное, если не вспоминать каждый миг о том, что он сделал.
Наутро ничего не поменялось. Рёрика все не было. А Дива выглядела уже совсем разбитой и даже болезненной. Она была бледна и медлительна. А на лестнице у нее вдруг закружилась голова.
– Что такое, княгиня? – подоспевшая Рада подхватила Диву под руку, помогая ей добрести до одрины.
– В глазах темно! Зови князя! – велела Дива слабым голосом.
Кажется, прошло совсем мало времени, как на крыльце послышались шаги Рёрика. Открылась дверь, и в горницу ворвалась перепуганная болтовня Рады. А вот, кажется, и князь уже здесь.
Дива чуть приоткрыла глаза. Обеспокоенный Рёрик сидел на краю постели. И поправлял покрывало. Впервые в жизни она видела его растерянным. Этот новый образ, в котором предстал князь, был неожидан и приятен глазу. Особенно после того, как он оставил ее вчера одну, ни сказав ей ни слова.
В эту же минуту в покои влетела повитуха и что-то прокудахтала. Утром бабка уже навещала этот терем, но вот, оказывается, как дело обернулось. Пришлось вновь посылать за ней.
– Быстрее можешь?! – князь нетерпеливо пододвинул скамейку повитухе, которая никак не могла усесться, крутясь на месте. – Я уж думал, ты никогда не придешь! Где тебя носит?!
– Князь, как послали! И я сразу тут как тут…Как я посмела бы…– причитала бабка.
– Тебе следует постоянно быть здесь. А если бы рядом никого не оказалось?! – отчитывал Рёрик бабку, которая лишь пробурчала в ответ что-то неясное.
– Я лишь говорю, – добавила бабка поспешно, – что на этом сроке очень опасно…
– Не болтай, – указал князь, перебив повитуху. Он не хотел, чтобы она нагнетала страсти. – Все будет хорошо, – на этот раз его слова были обращены к Диве и звучали мягче.
Дива в свою очередь чуть опустила веки. На ее лице читалось недомогание. Возле нее на самом видном месте расположилась корзинка с рукоделием. И вся картина в целом была очень трогательной.
Бабка задала несколько вопросов. Послушала сердце и живот Дивы.
– Напрасно серчать изволили – все ладно. Плод на месте, где ему и положено, – с довольным видом изрекла наконец бабка. – Это не ранние роды, а присущая этому сроку слабость! – бросив взгляд на Диву, повитуха продолжила еще более уверенным тоном, – но главное – сберегать княгиню от всякого непокоя! Нельзя допускать никаких тревог, дабы подобного не повторилось! – последнее заявление повитуха сделала особенно четко и громко. А Рёрик на этих словах чуть сдвинул брови. – Ибо это может отразиться на наследнике! – пояснила бабка.
– А разве уже известно, что будет сын? – Рёрик недоверчиво покосился на повитуху.
– С большой долей вероятия, княже! Живот вздернут – верный знак! Сын! – пообещала бабка.
Наконец осмотр был завершен, и бабка ушла в сопровождении Рады. В передней еще долгое время слышались их озабоченные голоса. А Рёрик теперь внимательно оглядел Диву. Она казалась слабой и почему-то несчастной. И тут вдруг ее губы дрогнули. Что было, вполне, явным знаком.
– Что…Что такое? – не понял князь. Еще вчера ее слезам могло бы сыскаться объяснение. Но сейчас…
– Я так тревожилась, – всхлипнула Дива.
– О чем…– Рёрик уже совсем запутался.
– Я всю ночь ждала. Но…– Дива не договорила. Утерев набежавшие слезы, отвернулась в сторону.
Подумав, Рёрик обнял Диву и приголубил. Вчера она очень разозлила его. В подобные моменты он даже временами жалел, что не отправил ее следом за батюшкой. Но сегодня она видится уже совсем другой.
Когда дверь за Рёриком затворилась, Дива выдохнула, плюхнувшись на подушку. Кажется, все прошло как надо. И лестница, и слезы, и повитуха…Да, повитуха. Которая, разумеется, неспроста поведала все опасения государю, пока княгиня находилась «почти без чувств»…Она сама, Дива, необъяснимо опасалась, что Рёрик сообразит, в чем дело, приписывая ему нечеловеческую проницательность. Ей стало не по себе, когда он нахмурился после слов бабки о том, что княгине нужно не позволять волноваться…Но нет, он ни о чем не догадался…Попробуй тут догадайся, что бабка делала лишь то, что условлено. Ведь Дива заранее продумала, что повитухе следует говорить…И даже на какое время надо опоздать с тем, чтоб князь растревожился…Все это представление далось ей, Диве, нелегко. Но когда же, как ни сейчас, начинать действовать? Момент подходящий. Вот пусть князь и призадумается, ощутив тревогу за нее и своего сына!
