– Поймаю. И прибью ее, – сейчас уже Рёрик был в ярости. От его чувств не осталось и следа. И если еще утром он мечтал заключить в страстные объятия любимую, то теперь, и правда, был готов убить ее. Положа руку на сердце, он и сам все знал про свою Вольну. Она упряма и капризна. На любое замечание у нее всегда один довод: «Мне беременеть, тебе прихоти носить». Да, в ней нет покорности, уступчивости и женской мягкости. И все это он простил бы ей, если б только она ждала его.
– Ты не должен теряться из-за худородной девки, – наставительно заметила Умила, когда Рёрик со злости смахнул какой-то кувшин со стола. – Тем паче, когда здесь твои люди…Смотрят и видят, – понизив голос, напомнила мать сыну. – Ты же не юнец. Все. Забудь ее. Выброси из головы. Есть более достойные особы…– Умила красноречиво обозрела Любаву. Та, поймав взгляд старой княгини, тут же поставила миску с едой перед Рёриком, который в тот момент гневно смотрел в одну точку. Все это время Любава предусмотрительно помалкивала, слушая россказни Умилы, из которых следовало, что Вольна ушла из дома чуть ли не вчера. Не говорить же князю, что они извели его любимую почти сразу, как он отбыл. Это, безусловно обман. Но ведь ради блага. Вольна теперь выглядит в крайне неприглядном свете. Ее отсутствие легче пережить. Ведь пуще всего мужчины ценят верность. А она, Любава, будет ему верна.
– Поешь, – предложила Умила. – И спать ложись. Утро мудренее вечера.
Рёрик машинально взял в руки плоскую ложку, хотя есть уже не хотел. Тут же к нему подскочила Любава и что-то суетливо налила в его кубок. Что-то хмельное и ароматное. Длинные юбки дочери Дражко коснулись его ноги. Рёрик бросил мимолетный взгляд на девушку. Она, видно, истолковала этот нечаянный взор так, как ей нравилось, и потому улыбнулась, смущенно опустив очи.
– Позови моих людей. Пусть поедят и отдохнут, – уже не глядя на Любаву, повелел Рёрик мрачно.
Расстроенная Любава вышла на двор, где дожидалось отбоя несколько человек. Среди них она узнала Лютвича. Он разговаривал с каким-то парнем. Их голоса глушил ветер. Но, судя по лицу поклонника дочери Дражко, беседа была любопытна.
Когда Лютвич вновь увидел предмет своего влечения, то ощерился какой-то непонятной нервной ухмылкой. Саму Любаву передернуло от подобных знаков симпатии.
– Рёрик зовет всех вас потрапезовать, – не удостоив Лютвича взглядом, обратилась Любава к остальным мужчинам. – Поешьте и отдохните, место всем найдется, – по-хозяйски пригласила она Истому и Ингвара в дом.
– Чего не здороваешься? – сразу прицепился Лютвич к своей ненаглядной. Так получилось, что она шла последней, а он – за ней. Вместе они чуть замешкались. Он проворно перегородил ей дорогу, как часто делал и прежде. Любава попыталась обойти его сначала слева, потом справа, но он не пропускал ее.
– Я спешу, – недовольно процедила Любава, поправляя платок, из которого выбилась светлая прядка ее курчавых волос.
– А, ну да…Теперь ведь у тебя много забот, – осклабился Лютвич во весь рот. – Готовишься к свадьбе, небось…– заявление Лютвича заставило Любаву выпучить глаза. Девушка неприятно удивилась. Неужели он уже прознал о кончине Вольны?! Так быстро?! Дурные вести не лежат на месте! – Ага, я верно подумал, – продолжал Лютвич, посмеиваясь. – Чаешь его женой и управительницей города сделаться…
– Не твое дело, – Любава чуть покраснела. Теперь, когда горделивая соперница была устранена, у дочери Дражко действительно имелись такие намерения.
– Да не женится он на тебе никогда! – Лютвич ухватил Любаву за локоть. – А я могу. Я!
– Отпусти! – Любава попыталась выдернуть свой локоть из рук одноглазого поклонника. Но последний так стосковался, что не хотел столь быстро ее отпускать. Хотя в подобные моменты, когда она грезила о Рёрике, он ненавидел ее чуть сильнее, чем любил. – Буде не отпустишь, я все Негу расскажу, – погрозила Любава. И тут же оказалась свободна от посягательств.
Когда она вернулась в кухни, там было шумно. Будто не четыре человека за столом, а целая дюжина воинов пирует. Пахло горячей едой. Среди мужских голосов выделялся моложавый голос Умилы. По этому голосу было никак невозможно определить, сколько его хозяйке лет.
Любава прошла к очагу, поворошила дрова кочергой. Затем принялась расставлять на полке какие-то миски, бестолково засовывая одну в другую, а затем меняя местами их расположение. Ей хотелось казаться домовитой и трудолюбивой. Хотя в сущности она ничего особенно не умела. Все, за что брались ее белоснежные руки, оканчивалось недоразумением. Но в том не было ее вины. Так уж ее воспитали в княжеском доме. По большому счету, не имелось необходимости ей обладать какими-то хозяйственными навыками, если она полагала в скором времени сделаться женой правителя.
– Где Харальд? – спросил Рёрик Умилу. Его лицо все еще выражало досаду.
– Почему не спрашиваешь, где Синеус? – Умила недовольно сплющила губы, отчего они чуть посинели. Рёрик слишком любит старшего брата, чьей матерью была принцесса Ингрид, первая жена Годлава. В то же время родной брат, Синеус, будто бы не так близок ему. По крайней мере, большую часть времени Рёрик провел именно с Харальдом.
– Ну и где Синеус? – Рёрик отодвинул от себя еду. Есть ему все еще не хотелось. Хотя из миски на него смотрело разогретое жаркое, присыпанное ароматными кореньями и травами. В темной наваристой жиже плавали большие куски мяса и радуга овощей. Но ничто уже не вызвало аппетита у огорченного Рёрика.
– Дело ясное, – вдруг встрял Лютвич в чужую беседу. – Не выйдут они, на глаза твои не кажутся…Не уберегли Вольны.
После этих слов в кухнях установилось молчание, хотя до этого каждый что-то говорил. Умила невозмутимо отвернулась к окну. А Любава выронила из рук нож, который со звоном ударился об пол, нарушив тишину. Рукоятка отломилась. Любава смятенно оглядела княгиню-мать. Сломанный нож – дурной знак, сулящий беды.
– Что ты сейчас сказал? – Рёрик нахмурился, озадаченно оглядев Лютвича.
– Да ничего…– пожал плечами Лютвич, помешивая горячую похлебку в плошке. Он был из тех людей, которые умели ждать. Ждать, когда остынет кушанье, не запихивая его в рот. Ждать подходящего момента в разговоре. Ждать свою Любаву. – Вольну жалко. Пригожая была. А теперь в пучине краса ее. Никому не любоваться ею.
Рёрику почудилось, что он ослышался. На него нашел ступор. Не веря своим ушам, он вопросительно оглядел мать. Но Умила все еще сидела, обратившись к растворенным ставням и будто не слыша разговора. Рёрик в растерянности перевел взор на Любаву, которая, в отличие от княгини, смотрела на него.
– Любава…– позвала Умила слабым голосом. – Худо мне…Воды подай-ка…
Любава с готовностью метнулась к бочке. Зачерпнув ковшом ледяную воду, укусившую кожу, она дернулась в сторону Умилы. Но тут же врезалась в Рёрика, который был уже возле нее.
– Где она? – прорычал Рёрик.
– Я не знаю, не ведаю…– дрогнув под гнетущим взглядом Рёрика, Любава оступилась, выплеснув воду из ковша.
