О брачной ночи Дива запомнила только одно – ей все время было страшно. Страшно, когда новый муж захлопнул дверь терема, и они остались с ним наедине. Страшно, когда небрежно и громко бросил на стол два кинжала и еще какое-то не вполне понятное ей оружие. Вид стали, измазанной в чьей-то крови, лишил ее остатков воли. Еще страшнее сделалось, когда варяг подошел к ней. Он тогда о чем-то спросил ее. Но она даже не помнила, что это был за вопрос. И кажется, она даже ничего не ответила. Она не могла выдавить из себя ни одного слова, хотя обычно была красноречива, как Симаргл. Она боялась кричать, бежать, и защищаться. Ей и в голову не приходило придумывать что-то для своего спасения. Наверное, потому, когда он снял с нее платье, она даже ничего не сделала. Лишь, закрыв глаза, молилась про себя о том, чтобы он поскорее выпустил ее из своих объятий, в которых было не пошевелиться, не вздохнуть. А когда он смерил ее каким-то непривычным, малопонятным взглядом, отвернулся и заснул, она потом полночи боялась шелохнуться. Ведь даже спящий медведь – все же медведь. Сдерживала рыдания до самого утра, чтобы не разбудить эту зверюгу и не навлечь на себя новые неприятности.
Сейчас следовало бы заставить себя размышлять о судьбе родного княжества. О том, как позаботиться о граде и вернуть людей. Но мысли сами возвращали ее в тот вечер, когда над ней столь унизительно надругались. Дива вспомнила все, и снова ей сделалось тяжко. Отчего это у нее такое чувство, будто она одна во всем виновата? Наверное, потому, что так и есть.
Свеча догорала. Погреб погружался во мрак и безмолвие. Лишь частые всхлипывания прерывали тишину.
Глава 29. Правительница
У Умилы было дурное настроение. Голубка принесла вести – в Новгороде разруха и нищета. Ну, вернее, нищета там и была, судя по рвению Гостомысла спихнуть дочку в невесты именно богатому изборскому княжичу, который, по неясным слухам, слыл не то недоумком, не то еще кем-то. А вот что касается разрухи – это совсем другое. Ранее град был богат своими сооружениями. Там имелись бани, рынки, корчмы, храмы и прочие общественные заведения вплоть до отхожих мест. Новый город, отстроенный после пожарищ, что сравняли старые поселения с землей. Возвели его сызнова, всего как пару лет назад. Так он, по рассказам путешественников, стал лучше прежнего…Какая досада – неужели все это погребено под обуглившимися бревнами и расколотыми камнями? Даже знаменитый своей неповторимой резьбой княжеский терем и тот не избежал печальной участи. Во время набега унесло крышу и, собственно, часть веранды, на которой, как поговаривают, князь Гостомысл любил читать заморские письмена. Точнее, следует выразиться, «покойный князь Гостомысл». Его-то зачем надо было убивать? С кем теперь вести переговоры?!
– Видимо, с новым правителем…Вашим сыном и нашим защитником, князем Рёриком, – послышался приглушенный голос за спиной. После чего Умила поняла, что свой вопрос озвучила вслух незаметно для самой себя. В дверях стоял человек неопределенного возраста, худощавого телосложения, высокий, с небольшой бородкой, едва тронутой сединой. Арви. Много лет он исправно служил ей. Решая важные вопросы, он умело оставался в тени.
– Народ никогда не примет такого князя, – насупилась Умила.
– У народа нет ни права роптать, ни ума все осмыслить, – возразил Арви вкрадчиво.
– А у кого тогда есть?! – сплюнула Умила раздраженно.
– У бояр…У знатных семей, которые…– советник не успел завершить начатой речи.
– Бояр и знатных семей, видимо, тоже больше нет! Они все были приглашены на свадьбу, где и почили! А те, что уцелели – теперь в нашем плену, полют грядки!
– Я полагаю, на сей раз они не на грядках…А отпущены…– еле слышно отозвался Арви. А после изменившегося выражения лица своей правительницы, поспешно добавил, – отпущены на условиях…– пауза повисла в воздухе. Умила устремила на советника вопросительный взгляд. – На условиях, что они поддержат князя Рёрика…И заплатят некоторый вступительный взнос в новую дружину Новгорода…– плутоватая улыбка заиграла на устах Арви.
– О…Пожалуй…Наша казна совсем расстроена, – глаза княгини блеснули алчным огоньком. Она умела складывать куны, дирхемы и гривны и делала это с большим удовольствием. Деревянные счеты всегда лежали на ее столе рядом с книгой расходов. – Уж кое-что эти негодники попрятали в своих колодцах…Если их тряхануть, возможно, мы услышим звон монет…
– Боюсь, этого недостаточно…– кашлянул Арви. Увидев недоумевающий взгляд княгини, он продолжил. – Какими бы все они не были законченными подлецами и продажными шкурами – они согласятся на мир лишь при одном условии…Что их уцелевшей княжне будет сохранена жизнь. И, полагаю, положение…Ей надобно оставаться у престола, теперь их княгиней значиться…
– Пусть остается, это несущественно, – сухо отчеканила Умила. – Отошлите ее обратно…
– Так она не здесь…– Арви закашлял, подавившись неожиданно. У Умилы был воистину гигантский ум. И именно поэтому Арви каждый раз удивлялся некоторым нелепым ее вопросам и догадкам. Вероятно, ее голова всецело поглощена глобальным, совершенно отвергая при этом мелочи. – Она в своем Новгороде…
– А, ну да…– не стала спорить Умила. И с чего это она взяла, что княжна тут? Наверное, оттого, что пленники обычно всегда оказывались в этом доме. – Нег теперича в Изборске, насколько я понимаю, – уточнила Умила, крутя кольцо на пальце.
– Да, он в Изборске. А она дома, в Новгороде, – подробно расписал Арви, во избежание ошибки.
– Ага, – все, что ответила Умила на известие о своей невестке.
– Не желаете ли засесть за письмена? – осторожно напомнил Арви.
– Кому? – недоумевала Умила.
– Молодой княгине, жене Рёрика, и, стало быть, вашей новой дщери…Поздравления с замужеством…Материнские наставления…И все прочее…
– Ах, ну да. Может быть. Потом. Не сейчас, точно. Да и не обязательно это, хотя…Ладно, позже…– Умила на самом деле сейчас собиралась заняться совсем другим – подумать об общем положении дел. Для нее размышления являлись самостоятельным занятием.
– Не велите ли указец составить «О начале седмицы сборов вступительных взносов в дружину Дорестадта»? Я б лично и свез его…Как раз все улеглось бы к тому времени…
– Да, пожалуй. Только лучше «в дружину Новгорода», так мы встретим меньше сопротивления…– согласилась Умила, развернув книгу расходов и выражая этим жестом, что разговор окончен. Она, вообще, любила побыть в одиночестве. Чужое присутствие ее раздражало. И даже общество словоохотливого Арви, пускай и самого толкового из ее слуг, также быстро начинало утомлять ее.
– Еще кое-что…– отозвался советник негромко, но настойчиво. В его вытянутой руке покоилось тканное письмо. Послание имело потрепанный жалкий вид.
– Что это? – Умила надменно взглянула на пыльный клочок.
– Это, моя благодетельница, письмо…
– Я вижу, что не сундук с золотом! – недовольно фыркнула Умила. Ей не хотелось тратить время на ерунду, когда более важные вопросы ждут ее внимания. Манера Арви неспешно вести дела и речь уже порядком надоела Умиле за годы. И теперь ее охватило негодование, смешанное с нетерпением. – Ну же! Что там, в конце концов? От кого письмо и что в нем?!
