Одновременно он велел начать переговоры с другой знаменитостью (уже беспартийной) — композитором Сергеем Прокофьевым. Операцию по его заманиванию также проводит ГПУ.
В январе 1927 года после многих приглашений и долгих колебаний Прокофьев вместе с женой решился посетить «Большевизию». Свои впечатления он изложил в дневнике.
По прибытии в страну к нему тотчас прикрепили сопровождающего — некоего Цукера. Этот «работник ВЦИКа» (так он представился Прокофьеву) был, естественно, работник ГПУ. Прокофьева поселяют в лучшем отеле — «Метрополе».
«Огромный номер, вид на Большой театр восхитительный, но нет ванны, а вода для умывания в кувшинах… Толпа на улицах добродушная, это ли те звери, которые ужаснули весь мир? Лакеи, как и всюду, берут на чай и вежливые, — описывает Прокофьев. — Всю дорогу Цукер с увлечением объяснял благотворную работу своей партии. Выходило очень интересно и в планетарных размерах».
Обработка продолжается. Прокофьева привозят в особый ресторан, где «обед необычайно вкусен и сервирован: тут и рябчики, тут и изумительно взбитые сливки, и вообще масса забытых русских вещей». Когда он входит в консерваторию, оркестр играет приветственный марш. В гостинице он получает «письмо эротического и даже демонического характера… с приложением телефона».
Наконец, Прокофьеву оказывают высшее доверие — приглашают «в гости в Кремль». Для сопровождения выделена наиболее интеллигентная кремлевская дама — товарищ Ольга Каменева, сестра Троцкого и жена Каменева, уже отосланного в Рим послом (но его семья по-прежнему живет в Кремле).
«Солдаты с ружьями и сверкающими на солнце штыками охраняют Кремль, — записывает Прокофьев. — Цукер, захлебываясь, объясняет: вот прошел такой-то министр, а вот здесь Ленин сделал то-то, а вот тут живет революционный поэт Демьян Бедный… Но жить здесь неудобно, поясняет Цукер, если хочешь позвать к себе кого-то просто в гости — большая возня с пропусками… Нас ввели в огромную комфортабельную комнату с великолепными креслами и шкафами с книгами, ввели с легкой торжественностью, почтение носилось в воздухе, сама Ольга Давыдовна показалась мне живой и приятной… Затем явился Литвинов (заместитель наркома иностранных дел) с женой. Оба объявили, что любят музыку. Цукер осторожно дал понять, что хорошо бы я немного поиграл… Черпали отдых новые революционные силы под звуки моих сочинений…»
Встреча затянулась за полночь, и вот они идут в ночи к автомобилю. «Жена Литвинова несет в руках по бесконечным коридорам Кремля свои грязные ботики, чтобы не пачкать коридоры… „Как я люблю этот тихий Кремль!“ — восклицает она… Забавно было это слышать, зная, какую бурную деятельность проявляет в мире этот Кремль», — пишет Прокофьев.
Ему тогда понравилось. И хотя он занес в дневник слова своего старого друга: «Здесь жить совершенно невозможно: все время контролируют и шпионят, чистое мучение… здесь каждый шестой человек — шпион», Прокофьев неоднократно посещает СССР.
Ягода преуспел.
Глава 12
Переломанная страна
Кто ж он, народный смиритель,
черен, и зол, и свиреп?
А. Блок
Обед с хлебом
В то время многие по дореволюционной привычке вели дневники. Большая часть их исчезнет вместе с авторами в дни террора. Некоторые предусмотрительные, как мой отец, ожидая ареста, сами сожгли свои дневники. И оттого так ценно то немногое, что просочилось сквозь сито времени…
Из дневника учителя истории И. Шитца: «Провинция прямо говорит о голоде. Мужички инстинктивно выработали определенную тактику, распространившуюся всюду. Это тактика упрятывания хлеба, причем скрывают артистически, так, что не найти ни за что… Отсюда новости поразительные: в Одессе за хлебом дежурят, на Кавказе, житнице страны, в ресторанах пишут, как о чуде: „Обед с хлебом“».
Да, начав осуществлять бухаринскую политику союза с крестьянством, Сталин получил отсутствие хлеба. Почувствовав свободу, крестьяне попросту отказываются продавать государству хлеб по низким ценам. Нечем кормить город и растущую армию (отметим: армия растет в мирное время).
Он часто запирается в кабинете один, долго ходит, посасывая трубку… Власть в его руках. Соперники повержены. Бухарин — «бухкашка», как его насмешливо зовут в партии, — естественно, не конкурент. Нет, что делать дальше — этого вопроса для него не существовало.
Впоследствии, обдумывая свои разногласия со Сталиным, Бухарин вспомнит, как еще в 1925 году у них состоялся «экономический» разговор, во время которого Сталин сказал, что долгая ставка на нэп возродит капитализм. Конечно, эта ставка — всего лишь маневр в борьбе с Троцким и Зиновьевым и передышка, чтобы подкопить силы. Но вопрос: когда прекращать передышку? Не опоздать бы. Сталин был совершенно согласен с поверженными левыми: нэп надолго — это конец советской власти.
Через 70 лет история Горбачева это подтвердит.
Тогда, бродя по кабинету и решаясь начать, Сталин уже видел мираж небывалой страны — соединения марксовой Утопии с мощным государством. Единый банк, единый план, организованное в колхозы крестьянство, пирамида всевластных руководителей — маленьких вождей… И на вершине — Вождь, чья команда моментально воплощается малыми вождями. Беспощадная дисциплина, беспощадные наказания… Гигантские средства сосредоточиваются в руках Вождя. Он сможет создать величайшую промышленность и, следовательно, величайшую армию… а дальше — великая ленинская мечта о мировой революции. «Кружится голова!..»
Силы для поворота уже были. Сталин объявил на XV съезде партии: «Губкомы и обкомы овладели делом хозяйственного руководства». За скучной формулой стоит уже выстроенная им пирамида вождей. «Орден Меченосцев» контролирует всю жизнь страны. Можно было поворачивать.
Он знал, как хотела этого поворота партия. Она презирала бухаринские комплименты мелкой буржуазии. Любимое слово гражданской войны, по которому так соскучились солдаты партии, — бей! Бей кулака! Бей недорезанных буржуев!
Литератор А. Виноградов писал Горькому: «Когда двое детей слесаря-ударника свалили под трамвай своего школьного товарища, потому что он сын врача и классовый враг, значит, разбушевались далеко не человеческие стихии».
Это и были стихии русской революции. Сталин вновь разбудит их, возвратит романтизм Октября, лозунги революционного порыва: никаких компромиссов, классовая борьба не на жизнь, а на смерть. Он хочет строить невиданное общество, в котором не будет ни крестьянина, ни лавочника, ни мещанина.
В революционных одеждах он начинает строительство своей Империи.
Крестьяне, не дававшие хлеба, его теперь только радовали. Призрак голода развязал ему руки. И он бросил клич, которого ждала партия: буржуи забыли силу великой революции. Что ж, мы напомним: революция продолжается!
Возвращение в революцию
Начинают вырабатываться знакомые директивы о принудительной конфискации хлеба. Отряды рабочих и чекистов вновь идут по деревням. Он выгоняет соратников из кабинетов — «выкачивать» хлеб.
