Знаменитый Бела Кун, лидер погибшей Венгерской республики, близкий к Зиновьеву и Троцкому, весной 1937 года вызван на заседание Исполкома Коминтерна. За столом сидели главы западных компартий: Тольятти, Пик, Торез. Секретарь Исполкома Мануильский объявил, что по представленным НКВД сведениям Бела Кун с 1923 года завербован румынской разведкой. И никто из них — давних знакомцев Куна — не объявил это безумием, не выразил протеста, не потребовал доказательств… Так они выдержали экзамен на право остаться в живых и работать в новом Коминтерне.
Куна уже ждала у подъезда машина НКВД… За расстрелянным лидером последовали 12 бывших комиссаров Венгерской республики.
Теперь каждый день Димитрову приходилось доказывать свое право на жизнь — и доказывал, санкционировал аресты своих сподвижников по болгарской компартии, а в ответ на протесты только беспомощно пожимал плечами, объяснял: «Это не в моей власти, все в руках НКВД». После чего Ежов, по его собственным словам, «ликвидировал болгар, как кроликов»…
Фриц Платтен — основатель компартии Швейцарии, организовавший прибытие Ленина и его сподвижников в Россию, — умер в лагерях. Из 11 лидеров компартии Монголии остался один Чойбалсан. Уничтожены руководители компартий Индии, Кореи, Мексики, Турции, Ирана. Из руководства германской компартии уцелели лишь Пик и Ульбрихт. Ежов заявил: «Не будет преувеличением сказать, что каждый немецкий гражданин, живущий за границей, — агент гестапо».
Большая группа немецких коммунистов была выдана Гитлеру. Ирония истории: многие из них выжили в фашистских лагерях, а за колючей проволокой в стране социализма погибли все. Отбыли в Ночную жизнь итальянские коммунисты, арестован был зять Тольятти, чтобы старался итальянский генсек… И он старался.
Леопольд Треппер, еврейский коммунист, впоследствии знаменитый советский разведчик, описывал коминтерновский быт в те дни: «В нашем общежитии, где были партийные активисты из всех стран, не спали до трех ночи. С замиранием сердца ждали. Ровно в три свет автомобильных фар пронзал тьму и скользил по фасадам домов… живот сводило от безумного страха, мы стояли у окна и ждали, где остановится машина НКВД… и поняв, что едут к другому концу здания, обретали успокоение до следующего вечера».
Беспощадно расправились и с друзьями Треппера — еврейскими коммунистами. Один за другим ликвидированы все руководители палестинской компартии. Эфраим Лещинский, член ее ЦК, которого зверски избивали, чтобы он сознался и назвал соучастников по шпионажу, сошел с ума, бился головой об стенку и выкрикивал: «Какое имя я еще забыл? Какое имя я еще забыл?»
Даниэль Авербах, один из организаторов палестинской компартии, в 1937 году был в СССР, в Коминтерне. «Уже погибли его сын, брат, — пишет Треппер, — а за ним все не приезжали. Он сходил с ума от жуткого ожидания. Брат его жены бегал по квартире и кричал: „Боже мой! Узнаем ли мы когда-нибудь, за что нас хотят арестовать?“»
Много лет спустя, уже в хрущевское время, Треппер встретил жену Авербаха. Старуха прижимала к груди поношенную сумку. В ней были сокровища, пронесенные ею через все беды, — семейные фотографии.
Она сказала: «Мой муж, мои сыновья, брат и деверь — все были арестованы и убиты. Одна я уцелела. Но я, знаете ли, несмотря ни на что, верю в коммунизм».
Несмотря ни на что, продолжал служить СССР и сам Треппер. Он возмущался молчанием западных коммунистических лидеров, но объяснял свое собственное молчание так: «Что мы могли сделать? Отказаться от борьбы за социализм? Но мы этому посвятили всю свою жизнь. Протестовать, вмешиваться? Но мы помнили ответ Димитрова несчастным болгарам».
Хозяин знал эти рассуждения. Он правильно оценил их. Всех. И играючи разрушил старую «Вавилонскую башню».
Один за другим исчезали коминтерновцы. Хозяин оставил лишь тех, кто сумел сдать экзамен на послушного раба. Исчез глава югославской компартии Горкич, его предал Иосип Тито, будущий президент Югославии. В письме Димитрову Тито писал: «Его в стране никто не знает, кроме нескольких интеллигентов. Его случай (так стыдливо он называет арест Горкича. — Э. Р.) не будет иметь каких-либо серьезных последствий для партии».
В 1938 году Тито приехал в Москву — тогда же были арестованы 800 видных югославских коммунистов. В долгих беседах Димитров проверял лояльность Тито. В тот приезд ему пришлось предать не только друзей, но и бывшую жену — ее арестовали как агента гестапо. Тито пишет объяснительную записку Хозяину, хранившуюся в бывшем Партархиве: «Я думал, что она проверенная, потому что она была дочерью бедного рабочего и потом женой видного деятеля германского комсомола, приговоренного к 15 годам каторги… Считаю, что я был здесь недостаточно бдителен… — и это является в моей жизни большим пятном. Я думаю, что разные вредители нашей партии могут это использовать против меня, и с этим надо считаться».
Тито зря беспокоился: отдав без колебаний близкого человека, он выдержал экзамен — как и Куусинен, Тольятти, Калинин, Молотов, Буденный и другие, которые безропотно отдавали своих близких. Тито был открыт путь в генсеки. И когда осенью 1939 года после многолетнего заключения приехал в Москву легендарный югославский коммунист Милетич, Хозяин предпочел проверенного Тито. Герой и мученик Милетич исчез в подвалах НКВД.
Родился новый Коминтерн, вымуштрованный, абсолютно послушный. В 1939 году он одобрит пакт Сталина с Гитлером и покорно самоуничтожится, когда это потребуется Хозяину.
Глава 19
Служитель Священного Огня
Рабы XX века
Безумие террора, когда после ареста очередного «врага народа» арестовывали всех его знакомых и родственников, когда брали за неудачно сказанное слово или опечатку в газете, когда рассматривали в лупу рисунок тканей, имело, конечно же, прагматический смысл. Все это создавало величественный костер Страха, и каждый арест подбрасывал свою жалкую щепочку в таинственный ночной огонь, который должен был гореть постоянно. Только постоянный Страх давал стабильность стране и строю. И будущий крах коммунистической Империи это подтвердил.
Хозяин должен был неотрывно следить за динамикой Священного огня — чтобы костер разгорался, но все-таки не сжег страну дотла.
Террор, направленный против партии, мгновенно стал массовым. Семьи «врагов народа», их знакомые, знакомые их знакомых — бесконечные цепочки людей, превращавшихся в заключенных.
Переброшенный в армию, массовый террор отправил в лагеря тысячи физически крепких людей. Гигантская масса даровой рабочей силы, о которой когда-то мечтал Троцкий, оказалась в распоряжении Хозяина. Террор уже решал не только политические, но и экономические задачи — стало возможно дешево осуществлять самые невозможные проекты. Сталинские заключенные построили великие каналы, проложили дороги в непроходимых местах, воздвигли заводы за Полярным кругом… В конце 30-х годов они добывают значительную часть медной руды, золота, угля, древесины. Артерии советской индустрии все больше наполняются этой тайной кровью — даровой рабочей силой. И теперь перед началом крупных строек органы НКВД получают открытые указания — сколько надобно арестовать человек.
