Дела расстрелянных с согласия Хрущева были уничтожены в 1959 году. Но осталось письмо тогдашнего главы КГБ А. Шелепина Хрущеву, где он сообщает: «Всего по решениям НКВД было расстреляно 21 857 человек. Из них: в Катынском лесу — 4421, в Осташковском лагере (Калининская область) — 6311, в Старобельском лагере близ Харькова — 3820 человек».
И далее Шелепин просит у Хрущева разрешения уничтожить дела расстрелянных как «не имеющие ни оперативной, ни исторической важности»…
В августе 1944 года в Варшаве началось восстание, подготовленное эмигрантским правительством. Войска Сталина стояли рядом с городом, но он повелел им не двигаться, и они смотрели, как немцы уничтожали Варшаву. Главным для него было избавиться от этого польского правительства, и союзники не раз слышали его рявкающее «нет», когда пытались говорить с «добрым дядюшкой Джо» о демократической Польше. У него была простая логика: он выиграл войну, чтобы иметь под боком хороших соседей. Единственное, на что он согласился, — дал союзникам возможность постепенно уступать ему Польшу. Он понимал: Рузвельт должен думать о голосах американских поляков.
Так уже в конце войны он возвел каркас Великой мечты — будущей коммунистической Восточной Европы.
Думал он и об Азии. В Ялте обсудили его участие в будущей войне с Японией. Он конечно же согласился. Это была отличная возможность прийти в Китай — сначала его войскам, а вслед за ними и Великой мечте.
Впрочем, Рузвельт не увидел эту новую Европу «дядюшки Джо». 12 апреля 1945 года он умер. Хозяин совершенно искренне написал Черчиллю: «Что касается меня лично, я особенно чувствую тяжесть утраты этого великого человека — нашего общего друга».
В самом конце 1944 года в Москву прибыл еще один союзник — легендарный генерал де Голль, премьер-министр освобожденной Франции. В его апартаментах стояли подслушивающие устройства — так что Хозяин был в курсе постоянных разговоров французов о кровожадном Сталине.
В Кремле был устроен банкет. Длинный де Голль и маленький Хозяин составляли уморительную пару.
На банкете Сталин предложил выпить за Кагановича:
— Храбрый человек. Знает: если поезда не будут приходить вовремя, — он сделал паузу и закончил совсем ласково, — мы его расстреляем.
Затем он предложил тост за маршала авиации Новикова.
— Хороший маршал… выпьем и за него. Если и он не будет делать хорошо свое дело, мы его, — он добро улыбнулся, — повесим.
Он уже не казался французам уморительным. Заканчивая издеваться, он добавил смеясь:
— Обо мне говорят, что я чуть ли не чудовище, но, как видите, я шучу по этому поводу. Может быть, я не так уж ужасен?
В поезде де Голль задумчиво сказал: «С этими людьми нам придется иметь дело еще сто лет!»
Впрочем, французы почувствовали и иное: «В его поведении сквозило что-то похожее на отчаяние человека, который достиг таких вершин власти, что дальше идти некуда». На том же вечере победитель Гитлера вдруг сказал де Голлю: «В конце концов, победу одерживает только смерть».
Был декабрь — приближался 65-й день его рождения.
Уничтожение народов
Он имел право назвать себя «чудовищем». Если бы знал де Голль, что происходило в то время в стране шутливого диктатора! Впрочем, даже его собственные солдаты, победоносно сражавшиеся с врагом, не знали, что происходит в глубоком тылу.
В 1944 году, в преддверии победы, Хозяин начал возвращать в страну ушедший Страх. Больше всего его тревожили проснувшиеся национальные амбиции. В начале войны на фронтах его комиссары говорили об украинском, грузинском, молдавском, армянском, азербайджанском — Отечествах. Страна была у края бездны, и он поощрял эти разговоры: крепче воевать будут. Теперь это надо было искоренять, выжигать из сознания. Он всегда считал национализм опаснейшим динамитом.
Именно национализм взорвет его Империю через полсотни лет, во времена Горбачева…
Вот почему уже в конце 1943 года — в разгар войны — он собрал Политбюро и более часа докладывал… о сценарии, написанном украинским кинорежиссером Довженко!
Довженко был великим режиссером. Его фильм «Земля» входил в десятку лучших картин всех времен. Незадолго до войны, после какого-то совещания, Сталин немного прогулялся с Довженко…
Они шли по пустому Арбату, только охранники и машины НКВД стояли вдоль обочин. Как и положено художнику, Довженко говорил без умолку, а он слушал.
В тот вечер Хозяин хорошо понял Довженко и с тех пор следил за ним. И вот он узнал, что Довженко написал сценарий и прочел его Хрущеву — тогдашнему руководителю Украины. Дело было на даче; Хрущеву, наверняка «расслабившемуся» на отдыхе, сценарий понравился. Хозяин немедленно потребовал сценарий. Прочел — и понял: он не ошибся. Хитрец Довженко применил прием, которым будет активно пользоваться литература послесталинского времени, — все острые, потаенные мысли автора были вложены в уста отрицательных героев. Например, немецкий офицер говорил: «У вашего народа есть абсолютная ахиллесова пята: люди лишены умения прощать друг другу свои разногласия… Они уже 25 лет живут негативными лозунгами — отрицаниями Бога, собственности, семьи, дружбы. У них от слова „нация“ осталось одно прилагательное!» И так далее… Конечно, там было полно ортодоксальных ответов на подобные обвинения (на них и клюнул Хрущев). Но как жалки были эти ответы по сравнению с совращающими рассуждениями! Отметил Хозяин и главную мысль: «На каких бы фронтах мы ни бились, — писал Довженко, — мы бьемся за Украину. За единственный сорокамиллионный народ, не нашедший себя в столетиях человеческой жизни… За народ растерзанный, расщепленный».
Процитировав это на Политбюро, Сталин сказал: «Нет отдельной Украины! Не существует! Бороться за СССР — это и значит бороться за Украину».
Он сотни тысяч расстрелял, чтобы они запомнили, выучили сей урок. И вот опять… Хозяин беспощадно уничтожал Довженко: «Он пытается критиковать нашу партию. Что он имеет за душой, чтобы критиковать нашу партию? Стоит только напечатать сценарий…как все советские люди так разделали бы Довженко, что осталось бы одно мокрое место». Довженко сидел потерянный, бледный.
Хозяин дал возможность Хрущеву исправить свою ошибку. И тот поусердствовал: теперь Довженко уничтожали на бесчисленных собраниях, выгнали с Киевской киностудии… «Меня разрубили на куски, а окровавленные части отдали на поругание на всех сборищах», — записал режиссер в дневнике.
И вот в 1944 году, когда замаячила победа, Сталин решил «крепко ударить» по национализму. Крепко — означало кроваво. Чтобы все навсегда запомнили: есть только СССР.
Берия все понял и быстро подыскал примеры для урока стране. Во время оккупации Кавказа немцы посулили независимость чеченцам, ингушам, калмыкам, балкарцам. И были случаи, когда кто-то пошел за гитлеровцами. То же было с татарами в Крыму…
Берия знал правила: Хозяин не должен быть инициатором расправы. И он сам обратился с ходатайством к Вождю.
