Она знала, как ужасна для него последняя фраза, но все же написала ее. И, конечно, попала в точку.
Гибельный доклад
5 июня на стол Джунковского лег наконец доклад полковника Мартынова о мартовском скандале в «Яре». И когда Распутин покинул столицу, Джунковский и Верховный решили — пора!
Обстоятельства складывались удачно. Джунковский был вызван к царю для доклада о беспорядках, случившихся в июне в Москве. Французский посол Палеолог писал: «На знаменитой Красной площади… толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина».
Джунковский намеревался после рассказа о московских беспорядках тотчас перейти к Распутину: объяснить царю, что «поведение этого человека способствует негативным настроениям в обществе», показать донесения о скандале в «Яре» и все накопленные за год материалы наблюдения за «отцом Григорием». Верховный главнокомандующий с нетерпением ожидал бравого генерал-майора после аудиенции…
Из показаний Джунковского: «Государь принял меня в 10 часов вечера». Все шло, как и было задумано: разговор зашел о Распутине. «Государь… слушал очень внимательно, но не проронил ни одного слова во время моего доклада. Затем протянул руку и спрашивает: „У вас это написано?“ Я вынул записку из портфеля, Государь взял ее, открыл письменный стол и положил… Тогда я сказал Государю, что ввиду серьезности вопроса, ввиду того, что я считаю деятельность Распутина крайне опасною и полагаю, что он должен явиться орудием какого-нибудь сообщества, которое хочет повлечь Россию к гибели, я просил бы разрешения Государя продолжать мои обследования о деятельности Распутина и докладывать ему. (Здесь, естественно, был намек на то, что в окружении Распутина есть немецкие шпионы. Любимая тема! — Э. Р.) На это Государь сказал: „Я вам не только разрешаю, но я вас даже прошу сделать это. Но пожалуйста… чтобы все эти доклады знал я и вы, это будет между нами“. Я очень поблагодарил Государя за доверие. Потом Государь еще с полчаса или час держал меня, мы говорили о других делах, затем он меня отпустил. Было, должно быть, половина первого ночи, когда я вышел… Записка, оставленная Государю, заключала самое подробное описание того, что было у „Яра“… причем все, что там происходило, было описано самым откровенным образом… что это уже не первый случай, что все это идет крещендо и налагает некрасивую тень; поэтому я и считаю долгом верноподданного доложить это, полагая, что это грозит династии».
На следующий день за царя взялся Верховный. В раскаленном от солнца вагоне, в нестерпимой духоте «Грозный дядя» своим командирским голосом еще раз проорал все, что уже говорил Джунковский, — о кутежах в «Яре», о том, что все военные секреты через доверчивую Государыню становятся известны пьяному развратному мужику, вокруг которого толкутся подозрительные личности и наверняка немецкие агенты… Великий князь предложил незамедлительно решить дело «по-семейному» — привезти в Ставку Александру Федоровну и вдали от Вырубовой и распутинского окружения показать ей доклад Джунковского. Николай не возражал.
И спустя много лет великий князь будет уверен, что царь тогда согласился с ним. Но это не так. «Грозный дядя» лишь подтвердил Николаю то, о чем писала Аликс: подданным не дано понять скромности царей! И Верховный, привыкший к тактичной скромности Государя в Ставке, забылся. Это — его первая непоправимая ошибка. Но была и вторая: Николай Николаевич и Джунковский ничего нового о Распутине царю не сообщили — все те же пересуды мирян о поведении юродивого. Что же касается немецких шпионов, царь знал, что в связях с ними обвиняют всех, даже бедную Аликс… В итоге он хотел только одного — уехать в Царское от этих ничего не понимающих людей.
После доклада торжествующий Джунковский рассказал великому князю Дмитрию Павловичу о благосклонном царском приеме и даже дал ему прочесть копию своей «подробной и откровенной записки». И совершил еще одну грубейшую ошибку — ведь царь просил, чтобы «все доклады были только между нами».
Вернувшись в Петроград, Дмитрий тотчас начал рассказывать о происшедшем отцу и другим членам большой Романовской семьи. Он был счастлив — говорил о гневе царя, о конце порочного мужика… Но его отец, слишком хорошо знавший Николая, не сомневался, чем закончится этот «гнев». В то время он хлопотал о титуле княгини для своей жены и предпочел не портить отношения с Государыней. Он предупредил ее о слухах…
Из письма Аликс: «22 июня… Мой враг Джунковский показал Дмитрию гадкую грязную бумагу (против Нашего Друга). Дмитрий рассказал про это Павлу… И такой грех… будто ты, прочитав бумагу, сказал, что тебе „надоели эти грязные истории и ты желаешь, чтобы Наш Друг был строго наказан“… Я уверена, что… перевирают твои слова и приказания… клеветники должны быть наказаны, а не Он. В Ставке хотят отделаться от Него — это все отвратительно! Если мы дадим преследовать Нашего Друга, то мы и вся страна пострадаем за Него… Ах, мой дружок, когда же ты, наконец, ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Джунковского и других? Никто тебя не боится, они должны дрожать перед тобой».
Бомба взорвалась
«До меня доходили слухи о каком-то скандале в Москве, связанные с именем Распутина, — показала на следствии Вырубова, — но я не придала значения этим слухам». На самом деле, как только Государь вернулся из Ставки с докладом Джунковского, Подруга развернула бурную деятельность по разоблачению «негодяев, оболгавших старца». Она, видимо, была в курсе того подвоха, который заготовил преследователям то ли сам хитрый «старец», то ли поднаторевший в провокациях Манасевич.
В докладе Джунковского говорилось о том, что Распутин прибыл в «Яр» «вместе со вдовой почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой». И Вырубова тотчас торжествующе заявила, что Распутин действительно хорошо знаком с упомянутой Решетниковой, но… Анисья Ивановна не только не могла кутить с ним, но даже приехать в «Яр» не могла!
Из показаний Вырубовой: «Я иногда… заезжала пить чай к… Анисье Решетниковой, старухе лет 90, никуда, кроме церкви, не вылезавшей из дома, типичной московской купчихи, у которой в доме вечный чай и закуски, и постоянно кто-нибудь из духовенства. В доме у нее всегда останавливался и Григорий Ефимович Распутин…» В Москве в районе Девичьего поля стоял дом старухи Анисьи Ивановны Решетниковой — со старинной мебелью, с потемневшими иконами, с приживалками в темных платках… Здесь часто останавливался Распутин во время приездов в Москву.
«Я считаю совершенно невозможным, чтобы такая старуха кутила с Распутиным у „Яра“, ведь ее с одного стула на другой пересаживали за руки…» Вырубова очень удачно солгала. Она отлично знала, что Распутин был в «Яре» с Решетниковой. Только не со старухой Анисьей Ивановной, а с ее незамужней дочерью Анной Ивановной. Инициалы у них совпадали, и Решетникова-младшая, видимо, назвалась в полиции именем-отчеством матери.
Это была та самая Анна Ивановна Решетникова, изображенная на фотографии «Распутин и его почитательницы». Это она провожала пьяненького мужика из мартовской Москвы и, по его словам, подарила ему «тысячную шубу»… Вырубова была отлично с ней знакома и знала, что Решетникова участвует во всех развлечениях «отца Григория». Прекрасно знала она и брата Анны, Николая Ивановича Решетникова — бывший «секретарь» Распутина стал в то время устроителем и заведующим лазаретом Вырубовой.
