Когда 18 мая 1565 г. на горизонте появился огромный османский флот, тем, кто был знаком с обстановкой, слышал об осаде Родоса и знал, что в 1565 г. турки стали более грозной силой, чем в 1522 г., исход схватки мог показаться предрешенным. На 180 судах, из которых две трети были галерами, находилось более чем 30 000 солдат. Это был цвет османской армии: испытанные янычары и сипахи, всадники из Фракии, закаленные в боях воины с гор Анатолии, горящие энтузиазмом добровольцы со всех концов подвластных султану земель. Сухопутными силами командовал Мустафа-паша, уже успевший состариться, участвуя в войнах своего господина, а флотом руководил Пияле-паша. Вскоре к ним должен был присоединиться Драгут, и, согласно приказу султана, им было запрещено что-либо предпринимать до его прибытия.
Рыцари знали о готовившемся нападении на них. Они послали во все европейские страны за помощью, и папа дал им денег, а испанцы обещали, что к 15 июня вице-король Сицилии пришлет подкрепление. Рыцари беспрестанно усиливали свою оборону и делали все, что человек только может предпринять, чтобы встретить надвигающийся шторм. В их распоряжении имелись всего лишь 700 рыцарей и около 8000–9000 наемников, происходивших из разных стран, но преимущественно являвшихся мальтийцами – единственными, кому можно было доверять за стенами.
Ордену повезло с великим магистром. Жан Паризо де ла Валетт, родившийся в 1494 г., ставший рыцарем Святого Иоанна еще до достижения им совершеннолетия, защищавший Родос за 43 года до этого, к тому времени, правда, уже ставший стариком, сохранил отвагу и таланты военачальника, позволившие ему сделать в качестве командира галер карьеру, которая навсегда останется в анналах средиземноморских войн. Он был пленником у турок и знал их язык, их стиль ведения войн, а пережитые им страдания усилили его ненависть к безбожникам.
Высокий, красивый мужчина, полный спокойной решимости, он заражал своим железным самообладанием всех своих сторонников. Холодный и даже бессердечный, этот суровый человек был тем не менее истово религиозен и со всей страстью отдавал себя служению своему ордену и своей вере. Он был истинным героем, но при этом относился к числу людей, привыкших полагаться на логику, безжалостных и фанатичных, и его никоим образом нельзя было назвать великодушным, безрассудным подвижником, вдохновляющим с помощью сострадания и воодушевляющим своим ярким примером.
Узнав, что день испытания не за горами, Жан Паризо де ла Валетт собрал членов ордена и приказал им, во-первых, попросить прощения у Бога и друг у друга и, во-вторых, приготовиться умереть за свою веру, которую они поклялись защищать. Перед алтарем каждый рыцарь отрекся от всякой злобы, от всех мирских благ, похоронил все амбиции и присоединился к священному братству Вечерни Господней, они снова посвятили свою кровь служению кресту.
С самого начала туркам серьезно не повезло. Драгут опоздал на встречу на две недели, иначе он бы поддержал Пияле-пашу, советовавшего высадить всю армию и атаковать Бург и Сант-Микаэль со стороны расположенных сзади гор. Сераскир Мустафа хотел перед атакой на основную позицию подавить отдаленный форт Сант-Эльмо на мысе Шиберрас, в связи с чем высадил своих людей в благоприятный для него момент у Марса-Мусет и развернул земляные работы на берегу возле Сант-Эльмо. Едва он начал операцию, из Александрии с шестью галерами прибыл Улуч Али, а 2 июня с двумя десятками галер из Триполи и Боны явился сам Драгут. Он тотчас же понял, что тактика нападения ошибочна, но также увидел, что отказ от атаки на Сант-Эльмо поднимет боевой дух рыцарей. Работа должна была продолжиться, что турки и сделали с беспримерным рвением.
В маленькой крепости мог находиться лишь небольшой гарнизон, но он состоял из элитарных бойцов. Фортом и расквартированными в нем 60 солдатами командовал Де Брольи из Пьемонта; к тому же гарнизон был усилен силами Хуана де Гуараса, бейлифа Негропонта, блистательного старого рыцаря, приведшего за собой еще 60 членов ордена и испанцев под командованием Хуана де ла Серды. Несколько сотен бойцов должны были сразиться против 30 000 турок, которым, однако, недоставало храбрости.
Долго ждать им не пришлось. Огонь был открыт из 21 орудия в последний день мая и продолжался с небольшими перерывами до 23 июня. Осаждавшие были уверены, что разгромят маленький форт по крайней мере к концу первой недели, но они не знали своих противников. Как только одна стена осыпалась под турецким обстрелом, позади нее вырастала новая. Первый штурм продолжался три часа, и туркам удалось овладеть равелином перед воротами. Натиск был таким яростным, что осажденные отправили великому магистру послание о том, что их позиция больше непригодна для обороны, а сами они могут не выстоять во время второго приступа. Ла Валетт ответил, что если дела обстоят именно так, то он прибудет и сдержит атаку сам. Сант-Эльмо должен был выстоять, чтобы сдерживать турок, пока не придет подкрепление.
Так защитники форта и поступили. Драгут подвез самые длинные реи со своих кораблей и проложил их, подобно мосту, через ров, и в течение следующих пяти ужасных часов на этом мосту бушевала страшная битва. Снова и снова Мустафа посылал своих янычар в атаку, но каждый раз завязывалась смертельная мясорубка и янычар отбрасывали назад. За время всего лишь одного приступа погибли целые 4000 турок. Форт представлял собой не более чем груду обломков, но гарнизон продолжал бесстрашно сражаться среди этих развалин, и каждый был готов дорого продать свою жизнь во славу Богоматери и святого Иоанна.
Наконец турки исправили ошибки, допущенные ими в самом начале. Тогда они оставили беспрепятственное сообщение между Сант-Эльмо и гаванью, из-за чего в крепость из Бурга неоднократно прибывало подкрепление. К 17 июня линия укреплений была отодвинута к краю гавани, и Сант-Эльмо оказался полностью отрезан. Однако преимущества, связанные с этой благоразумной предосторожностью, нивелировались из-за тяжелых потерь, которые сопровождали ее претворение в жизнь. Драгут был ранен, когда руководил инженерами, и врачи пришли к выводу, что его рана смертельна. С хладнокровием, присущим его народу, Мустафа накинул плащ на распростертое тело и занял место Драгута.
Через пять дней был предпринят последний приступ. Накануне 23 июня после обстрела крепости, продолжавшегося все утро, и рукопашной схватки, длившейся до вечера, когда две тысячи врагов и пять сотен немногочисленных защитников форта полегли на поле боя, рыцари и их солдаты приготовились к концу. Они знали, что великий магистр не может им помочь и что ничто не способно предотвратить неизбежное начало нового дня. Они приняли друг от друга причастие и, «отдав свои души Богу, приготовились посвятить свои тела делу Его благословенного Сына».
Тем июньским утром турецкие захватчики увидели жалкие остатки самого благороднейшего рыцарства, какое только знал мир. Перед ними предстали осунувшиеся, изможденные лица, бледные от долгих бдений и открытых ран, шатающиеся скелеты, обтянутые кожей, которые ужасают своим видом, но еще могут стоять. Некоторые из них, даже несмотря на немощь, сидели у брешей в стенах на стульях с обнаженными шпагами. Но слабые и больные, стоявшие или сидевшие, защитники крепости с неумолимой храбростью стойко поддерживали друг друга. На их лицах читалась твердая решимость упорно сопротивляться.
