Нам известно о том, как африканские корабли с далеко не самыми дружелюбными намерениями курсировали вдоль побережья Калабрии, о том, как пизанцы захватили Бону, являвшуюся тогда пиратским гнездом (1034 г.). В 1087 г. была сожжена Махдия, а примерно в то же время, в 1072 г., Сицилию завоевали норманны. Однако все это происходило в самом начале рассматриваемого нами периода, да и тогда подобные случаи были скорее исключениями. На протяжении последующих столетий, когда в Северной Африке усилилась центральная власть, войны стали случаться крайне редко, а в политике начало преобладать взаимное дружелюбие.
В торговых договорах, заключавшихся правителями африканских государств, всегда имелся четко сформулированный пункт о запрете пиратства. Тем не менее оно продолжало существовать, причем самыми отчаянными его приверженцами были христиане. Первые места (при этом с большим опережением) в сообществе разбойников занимали греки, жители Сардинии, Мальты и Генуи, о чем свидетельствуют тексты договоров – развитие торговли под влиянием крестовых походов являлось большим соблазном для искателей приключений, а отсутствие у какого-либо государства организованного флота делало их неуязвимыми. И когда между какими-либо народами, христианскими или мусульманскими, начиналась война, пиратство (ввиду состояния, в котором в то время находилось международное право) тотчас же становилось вполне законным каперством. Наши буканьеры, промышлявшие в Испанском Мэйне, пользовались тем же оправданием
[7].
Однако следует отметить, что в данном случае речь идет о частном пиратстве. Правители государств в Африке и Италии недвусмысленно осуждали корсаров и обещали казнить любого пирата из числа своих соотечественников, которого им удастся арестовать, а также передать все его имущество ограбленному им государству. Эти первые корсары ни от кого не зависели, вследствие чего значительно отличались от признанных государством пиратов более позднего времени. В 1200 г., в мирное время, два пизанских судна напали на три мусульманских корабля в прибрежной акватории Туниса, захватили команды в плен, изнасиловали женщин и скрылись от тщетно преследовавшего их тунисского флота. Однако в Пизе, купцы которой могли бы пострадать, если бы тунисцы предприняли ответные меры, их действия не поддержали. В Сицилии жило множество пиратов, и правитель Туниса платил норманнам своего рода дань, чтобы, помимо всего прочего, заставить их не допустить подобные выходки. Жители Арагона и Генуи грабили друг друга, а также мусульман, но все их инициативы носили исключительно частный характер, и они не получали поддержку от государства.
Вплоть до XIV в. большинство пиратов в Средиземноморье было христианами, которые зарабатывали в основном продажей награбленного добра и рабов. Затем из-за появления крупных торговых флотилий пиратство пришло в упадок, и вскоре все стали говорить не столько о европейских разбойниках, сколько о мавританских пиратах. Жители части побережья, расположенной в районе залива Габес, всегда имели склонность к пиратству, а теперь порт Махдия, или Африка, стал постоянным прибежищем для морских разбойников. Живший в XII в. аль-Бакри рассказывал о существовавшей в то время практике отправлять из гавани Боны галеры в плавание (возможно, во время войны) в поисках добычи, а Ибн Халдун, арабский мыслитель XIV в., описывает организованное сообщество пиратов в Буджае, члены которого получали значительную прибыль от захваченного имущества и крупный выкуп за пленников.
Пиратство расширялось одновременно с ростом влияния турок в Леванте, впоследствии его развитие получило сильнейший толчок сразу после захвата Константинополя, в то время как из-за постепенного изгнания мавров из Испании, за которым последовало наступление христиан, в Африку прибыло множество недовольных и опустошенных морисков, жаждавших мести и охваченных единственным желанием – свести старые счеты с испанцами.
Умеренные правители государств Северной Африки ничего не могли противопоставить этим веяниям. Они так долго находились в мирных и дружественных отношениях со своими «коллегами» из государств Средиземноморья, что просто не были способны твердой рукой навести порядок с помощью силы. Их войска и флотилии были немногочисленны, а побережье было слишком длинным для того, чтобы эффективно его защищать, и изобиловало почти неприступными твердынями, в которых они не могли разместить гарнизоны. Вследствие этого мавры, прибывавшие во множестве из Испании, находили на африканском берегу безопасное убежище, а из-за проповедуемого исламом гостеприимства об изгнании беженцев не было и речи. Более того, когда из Леванта в Берберию стали прибывать вооруженные галиоты, команды которых были воодушевлены надеждами на богатую добычу, они выяснили, что местные порты легко доступны, а в небольших реках можно найти убежище. Нужно было лишь обрести точку опоры – дальнейшее затруднений не вызвало.
Именно в эти как будто ожидавшие его земли в начале XVI в. прибыл капитан Арудж Барбаросса.
Часть первая
Пиратские флотоводцы
Глава 3
Арудж Барбаросса, 1504–1515 гг.
Остров Лесбос многое подарил миру, в частности лесбосское вино и лесбосскую поэзию, семиструнную лиру, поэмы Сапфо, однако последний из всех этих подарков, несомненно, оказался наиболее сомнительным, ибо замыкали череду выдающихся лесбосцев братья Барбаросса.
Завоевав остров в 1462 г., султан Мухаммед II, по словам турецких историков, оставил там сипаха по имени Якуб, в то время как испанские авторы называют этого человека коренным христианином. Так или иначе, именно он стал отцом Аруджа Барбароссы и его брата Хайр-эд-Дина. Сведения об их ранних годах, а также о причинах, побудивших связать свою жизнь с морем, разнятся. Однако Лесбос на протяжении долгого времени славился своими пиратами, как местными, так и прибывшими из Каталонии и Арагона, и нет ничего удивительного в том, что братья избрали занятие, близкое по духу храбрым сердцам и в то же время проверенное временем и вполне традиционное. Вскоре Арудж, старший из братьев, стал реисом, или капитаном, галиота и, осознав, что проведению его операций на архипелаге мешает господство флота султана, решил найти более широкое и менее нестабильное поле для своих опустошительных набегов.
