Батальонное имущество было погружено чуть ли не на сотню телег. Колонна растянулась от горизонта до горизонта. На глаз – где-то километра два, а может, и побольше. Весенняя распутица уже закончилась, пробилась молодая травка. Большинство солдат шли босиком, повесив связанные между собой ботинки через плечо. Почему бы и нет? Земля теплая, осколков стекла, гвоздей и прочих радостей двадцать первого века на дороге не валяется, да и сама дорога грунтовая, даже без гравийной подушки. Оно даже приятно, босиком по земле походить после долгой зимовки. Тем более местным не привыкать. Я еще в бане обратил внимание – кожа на стопе у большинства как бы не крепче подметки сапога.
Правда, двигались мы небыстро. Если первые телеги шли ходко, по сухой дороге, то уже где-то двадцатая повозка шла по разбитому грунту. А уж сотая тащилась по взбитой сотнями ног и колес грязевой чаче. Потому каждый километр или два был привал, чтобы дождаться отстающих. Помочь из грязи вытащить завязший транспорт, накосить серпом травы или нарубить шпагой веток, чтобы забросать особо неприятные лужи… Неприятно идти в хвосте колонны. Но то не наша печаль.
Наша печаль другая. Мы, как образцово-показательные рекруты, шли во главе колонны. При полном параде. В застегнутом на все пуговицы камзоле, в ботинках, штиблетах, с ранцем, со скатанной епанчей через плечо, с мушкетом на плече и перевязью со шпагой через другое плечо, с напудренными белыми волосами под суровой армейской треуголкой. Единственное послабление, которое позволил нам Фомин, это по случаю теплой погоды оставить кафтаны на телеге и идти в одних легких камзолах. А так – все идут по-простому, по-походному, свалив шпаги, ружья и вещмешки на телеги, да босиком по весенней травке, а мы вшестером маршируем, как это назвал ундер-офицер, – головным дозором. Чтобы, значит, глядя на нас, всякий встречный-мимохожий видел: идет армия, а не голытьба какая.
Кажется, это он так издевался над нами. Ефим ухмылялся в усы и комментировал:
– Шагай-шагай, солдат. Большую честь вам оказали – сам Фомин обучать взялся. Значит, и спрос с вас выше.
Вот злыдень. Ему-то хорошо, он-то вообще возничим на телеге едет, свои ноги не сбивает. А ежели телега застрянет, так у него еще полдюжины ребят из капральства есть, которые ему транспорт вытаскивают.
Повозки здесь с большими колесами, диаметром метра полтора. Подшипников-то еще не знают. Оси деревянные, втулки и ступицы – тоже. В качестве смазки – животный жир. Потому, чтобы уменьшить количество оборотов оси, увеличили размер колеса. Ну и опять же, рессоры если где и есть, то ременные. Большое колесо же уменьшает тряску. Но телеги у нас – дрянь, по сравнению с теми, что попадались на пути. У купцов и прочих частников повозки выглядят гораздо солиднее, чем наш армейский хлам. Видимо, кто-то нехило сэкономил на закупках транспорта. Зимой идти было легче. Когда мы шли из Кексгольма, у нас были сани. Они не ломались.
Кстати, майор, который командир батальона, укатил вперед на карете. А за ним верхами ускакали все офицеры со своими денщиками да ординарцами, кроме порутчика Нироннена. Хорошо им. Они часа два-три едут до станции и постоялого двора, потом до вечера отдыхают, ждут, когда мы дойдем до места ночлега. Впрочем, вряд ли есть такая армия, где офицеры будут телеги толкать. Не царское это дело. Разве что порутчик Нироннен… Но про него говорят, что он лишь год назад произведен из унтеров. Заслуженный человек. И сейчас на марше идет в хвосте колонны. Контролирует, чтобы никто не отстал и не потерялся. Вроде и офицер, но сословием не вышел. Потому для тех, кто из дворян, марш суть увеселительная прогулка, а для порутчика Нироннена – тяжелая работа: быть в этом цыганском таборе за старшего.
* * *
Вечером у костра после ужина у нашего капральства продолжаются занятия. Теоретические, в форме «вопрос-ответ».
– Александр Степанович, а мушкет – он вообще сильно бьет?
Фомин раскурил трубку угольком от костра, затянулся и немного задумался.
– Вообще сильно, Жора. Но уж больно неточно. И пулю сильно вверх задирает. Если палишь со ста шагов – наводи ствол где-то на уровне колена человеку, а то пуля совсем над головой перелетит. Но это в строю когда. А так – больше на рикошет полагайся. Вот у нас в прошлую войну свеи любили за камнями прятаться и из-за них стрелять. Очень удобно – мушкет на камни положил, как на штатив, и лупит. А мы, значит, такую штуку делали – били прямо в камень. Его, свея, из-за камня-то не выкурить, но если в камни попадешь, то можешь крошкой каменной посечь.
Ефим поднял руку, дождался кивка Фомина и сказал:
– Пуля из дерева щепу здорово выбивает. Когда дом брать приступом приходилось, мы так делали: вставали штурмовой командой, и целый шестак дает залп в дверь. Те, кто в обороне – они ж за дверью спрятались и ждут, когда мы ее высадим. И, значит, целятся в дверной проем. Пуля, может, дверь-то и не пробьет, но щепу выбьет – будь здоров как. Так и делали – давали залп, а потом сразу выбивать дверь. Где-то три-пять стуков сердца у тебя есть на все про все. Потому как те, кто за дверью, они от грохота слегка осоловели, да щепа им в лицо и руки прилетела, внимание отвлекла. Ну а внутрь когда входишь, то мушкет уже как щит используешь. Штыком колоть – в доме не развернуться как следует, тесно очень. Потому мушкет в левую руку берешь, им толкаешься, а в правой – шпага, ею уже колешь. А еще лучше – заведи себе для таких случаев нож. Вот так примерно, – Ефим вытянул ногу и показал подшитые к штиблетам ножны для небольшого ножа.
– Мне бы тоже нож добыть не помешало бы. Свой-то я побратиму подарил, когда из ландмилиции в полк переводили. На память, значит. Так что, рекруты, вам указание: ежели где сломанную шпагу умыкнуть получится – тащите мне или Александру Степановичу. Переточим на ножи. У каждого должен быть. Большого не надо, в ладонь размером вполне хватит. Незаменимая вещь, на все случаи жизни сгодится.
– А гренады? Гренады как в бою себя ведут? – снова подал голос Сашка со своим фирменным любопытством.
Фомин поморщился.
– Баловство одно эти гренады. Осечек много. При броске фитиль или вылетает, или гаснет. Да и взрывается плохо. По замыслу, гренада рваться должна в клочья и осколками всех вокруг посечь. А на деле получается – отрывает фитиль, и весь огонь через запальное отверстие выходит. Или лопнет пополам – одна часть в землю, другая в небо, и никаких больше осколков. Редко бывает, что гренада как положено рвется.
– А зачем тогда целые гренадерские роты и полки создают, если это баловство одно?
– Думаешь, гренадеры гренадами в бою швыряться будут? Это вряд ли. Просто так уж заведено, что самых рослых и умелых солдат в гренадеры определяют. А раз самые умелые, то они в дозорах ходят, колонну с флангов охраняют, ну и все такое прочее. Гренадеры в полку – это как гвардия в столице. Ну не нынешняя гвардия, конечно, а вообще. Особые солдаты для особых поручений. А гренадами они и сами не пользуются, вот увидишь. Просто лишнюю тяжесть в сумках таскают, и все. Самые хитрые так и вовсе не таскают, а оставляют в обозе.
– А если все же что-то подорвать надо? Стену там или дом каменный?
