Толковым ундером назначили, разумеется, Фомина. Ну, оно понятно почему. Других ундеров у нас в роте попросту не было. Кадровый голод-с… Фомин объяснил нам задачу: выставить четыре заставы вдоль дороги вверх по течению Двины до встречи с заставами Вологоцкого полка. Обеспечить проход армейского обоза. Сопровождать обоз будут драгуны Каргопольского полка. Надо будет с умным видом посмотреть их подорожные грамоты и прочие важные бумаги, посверкать штыками и вообще создать видимость, что дорога контролируется армией Ее Императорского Величества. Особенно форсить надо перед местными, чтобы отвадить лихих людей от ненужных мыслей. Ну и всяких проезжих, кто не похож на крестьянина, тоже постращать немножко. То есть мы сегодня работаем чем-то вроде поста ГИБДД. Ну, хоть какое-то разнообразие.
Так как выход считается боевым, то ружья должны быть заряжены. По счету Фомина, под взглядом одобрительно улыбающегося в усы майора Небогатова, сотни раз отработанными движениями цепляем штыки, заряжаем мушкеты и в колонну по трое выдвигаемся в сторону Рижского тракта, оставляя за спиной суету начинающейся муштры. Я бросил взгляд за спину – ну да, кого-то особо похмельного уже приготовились учить – вон тело в одной нательной рубахе по бревну распластали, а рядом суетятся понаехавшие офицерики со шпицрутенами.
Пожалуй, это хорошо, что мы выпендрились явиться с полным снаряжением да в числе первых. Муштра солнечным июньским днем, да еще и под присмотром стаи посторонних старших офицеров – сомнительное развлечение.
– Ерема, вопрос есть. А пегая масть – это как?
Ерема удивленно на меня покосился.
– А это по умному так коровью масть называют. У вас по-другому разве?
М-да. Понятнее не стало. Жирный дядька из электрички говорил – кобыла. А Ерема говорит – корова такая. Где ж мне ловить шпиона верхом на корове? Или я опять что-то не так понял?
Глава 9
Спина горела огнем при каждом вдохе. Рубцы, намазанные какой-то вонючей мазью и прикрытые повязкой, дико чесались. А еще, похоже, от воспалившихся рубцов у меня поднялась температура. Кружилась голова, очень хотелось пить. Сильно мутило. То ли от ран, то ли от накатывающих волнами приступов обжигающей ненависти.
Я прожил здесь полгода, но так и не понял, куда попал. Для меня все это было как приключение. Ну армия, ну присяга, ну восемнадцатый век. Подумаешь! В кино-то мы такие приключения каждый день видим, что такого-то? Опять же, есть реконструкторы и ролевики, которые в такое играют, есть тысячи книг про попаданцев, где такое норма жизни. Обычное, в общем-то, приключение.
Я не понял, не ощутил, не осознал самого главного отличия. Люди здесь считаются разных сортов, как колбаса. Есть имеющие права – и есть остальные, к которым отношение даже хуже, чем к гастарбайтерам в оранжевых жилетках из моего времени. Тут ведь как? Всю мою жизнь меня воспитывали в том ключе, что есть Родина, есть страна, есть народ, есть некие безусловные наши, за которых мы все и всегда горой. Фильмы и книги про Великую Отечественную войну с обязательным рефреном «за Родину!». Патриотическое воспитание, флаг, гимн, герб, вот это вот все. Книги про приключенцев были всегда об одном: главное – это Родина, своя страна. И все интересы всех людей в первую очередь направлены на благо Родины. Так меня воспитывали, и я считал это нормальным, само собой разумеющимся.
Потому что я родился и вырос в бессословном обществе. И дворянство для меня было… ну там балы, красавицы, лакеи, юнкера, хруст французской булки… Слово «благородный» в мое время означало «вежливый», «воспитанный», «образованный», «умный»… что угодно, только не саму суть. Благородный – это слово носило в себе все положительные качества, какие только мог присвоить язык. Поступать благородно – это значит поступать хорошо, красиво, культурно, на благо Родине и обществу.
Помню, на памятнике Петру Первому подпись была: «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только жила бы Россия». И все они – правители тех времен – в учебниках преподносились именно так. Мол, ночами не спят, все о России думают. Ага.
Одна маленькая мелочь. Совсем маленькая. Люди «подлого сословия» – крестьяне, работяги, солдатня, – к ним вся эта забота о Родине не относилась никак.
В мое время даже в школах учили, что государство – это аппарат насилия. Но кто это – государство? В мое время так вышло, что государство – это нечто обезличенное. Пятно на карте, к которому прикручен флаг, герб и гимн. Государство – это вроде бы никто. Нечто неодушевленное. Аппарат, система. Потому и люди относились к государству как к компьютерной программе. Если соблюдать правила – будет удобно и приятно. При должном мастерстве и знаниях можно немножечко хакерствовать и чуть-чуть подламывать систему. Если система глючит – можно написать жалобу в техподдержку, пнуть комп сапогом, а те, кто побогаче, так и вовсе могут поменять комп вместе со всем софтом. Государство для нас – это некая машина. Да, там за рулем есть человек-водитель. Да, эту машину обслуживает целая ремонтная бригада, а по салону снуют кондукторы и собирают со всех тринадцать процентов за проезд. Да, эта штука может мимоходом раздавить, если вдруг вздумаешь встать на ее пути. Но в целом удобно. Сел и поехал. И водитель – он точно такой же человек на этой машине. Он тоже не государство. Он лишь дергает рычаги да топчет педали. И при должном усердии ты и сам можешь выучиться на водителя да сесть за рычаги. И это не домыслы, это официальная доктрина государства, именно так учат в государственных школах.
В этом времени все совсем иначе. «Государство – это я!» – эту фразу англичане приписывали французскому королю Людовику IV, а французы – английской королеве Виктории. Это та самая шутка, в которой лишь доля шутки.
Государство – это они. В этом времени государство – это вполне конкретные люди. Монарх и его дворяне. Здесь нет никакой бездушной машины, здесь нет никакого водителя с кондукторами. Да и мягких кресел нет. И билет никак не купить. Государство, самая суть аппарата насилия – это они. Вполне конкретные люди.
Власть дворян построена на насилии. Насилии над низшим сословием, над всеми, до кого можно дотянуться. Потому что люди «подлого сословия», низшие касты – это ресурс, а не люди. Дворянин, благородный, аристократ – его власть построена на безусловном навыке убивать и карать всех, кто не имеет родового герба или еще какого символа принадлежности к банде. И даже если простой смертный носит на мундире герб полка или целой страны, и даже если он находится под присягой и при исполнении, – все равно дворянин может, должен и даже обязан убить человека подлого сословия при первом же намеке на угрозу своему статусу.
В тот день угрозой статусу стал я. Ну как сказать – угрозой? Сторожевой пес, который облаял вашего друга, пришедшего в гости, – он ведь делал свою работу, верно? Его, пса, за это кормят. И надо бы похвалить… но он кидался на друга, потому ему, псу, – по мордасам и в будку.
В моем мире за то, что я захватил шпиона, мне была бы как минимум благодарность. Устная ли, в приказе ли, а то, глядишь, и медаль с премией и наградными часами. Потому что в моем мире есть наше государство – и есть вражеское. И если наши дали по шапке не нашим – наши молодцы. Без вариантов. Здесь же все иначе. Есть те, кто права имеет, – бандиты с влиянием, ресурсами и деньгами. И есть эти самые ресурсы, расходный материал. Людишки. Если вдруг ресурс атакует власть имеющего – расправа неминуема. Как у рэкетиров с рынка девяностых годов. С другим бандитом можно пойти на стрелку, можно тереть терки и так далее. С «лохом», «барыгой» и прочим ресурсом бандит договариваться не будет.
