Майор кивнул, чтобы я передал бумаги рядом стоящему блондинистому офицерику. Потом оглядел пленного с головы до ног и повернулся ко мне.
– А скажи-ка, солдат, кто его так измордовал?
Я недоуменно пожал плечами.
– А чего с ним церемониться? Шпион же!
Шевалье дернулся вперед, собираясь что-то сказать, но я слегка поддел его ногу и подтолкнул плечом. Француз потерял равновесие и шлепнулся в пыль прямо под ноги Небогатову.
Красиво получилось. Я невольно улыбнулся:
– Ишь какой неуклюжий!
Офицерик уже было открыл рот, но его опередил стоящий по другую руку от майора порутчик Нироннен.
– Взять! Фомин! Плетей, немедленно!
Это, наверное, какая-то ошибка. Почему-то взяли не валяющегося в пыли шпиона, а меня. Ага, Ефим лично и взял. Технично так заломал руки за спину. И Ерема ему с другого бока помогал. Хоп – и я даже дернуться никуда не могу. А они, с кем я из одного котла ел, тащат меня к бревну на краю нашей учебной полянки.
Плетью бил тоже Ефим. Добровольцем, небось, вызвался. Крестный, м-мать его…
Глава 10
Скрипнула дверь. Неловко шаркая ногами, прошел старый лекарь. Я его помню по тому медосмотру, что нам весной устраивали. Подошел, наклонился, посмотрел мне в глаза. Кивнул каким-то своим мыслям. Откинул простыню, которой я был накрыт, ощупал своей холодной рукой от шеи до копчика. Спина отозвалась на прикосновения ноющей болью и острыми прострелами, когда он отклеивал повязки, лежащие на ранах.
– Неплохо… хм, даже хорошо, – пробубнил себе под нос лекарь. А потом в полный голос: – Семен! Иди, навещай своего парубка. Оклемался солдат. Заодно накормишь, раз пришел.
По полу затопали тяжелыми солдатскими башмаками, и раздалось знакомое ворчание Семена Петровича:
– Вот и хорошо. Вот и славно. А мы сейчас бульончика куриного покушаем, да? Давай-ка вот на тюфяк сядем, голову приподнимем аккуратненько, ага?
Я пытался зыркать на него с ненавистью и изображать своим видом разъяренного Стивена Сигала, но получалось лишь нечто вроде писка мокрой мыши. Да и запах бульона отвлекал от мыслей об уничтожении мира.
– Кипятишься, да? – спросил меня старый солдат через четверть часа.
Бульон закончился, я расслабленно повалился грудью на большой скомканный тюфяк, а «дядька» нашего шестака степенно раскуривал только что набитую махоркой трубку.
– Ну, кипятись, кипятись. Ненавидишь всех, небось. Как же так, ты ж герой, а тебя вот так вот, да? – глянул из-под седых бровей Семен Петрович, кивнул своим мыслям и продолжил: – А оно вот так, Жора. Ты вот скажи, зачем тебе вообще энтот шпиён дался? Это твоя печаль? Ты что, самый умный, тебе больше всех надо? Пусть бы им занимались те, кому следует. А твое дело маленькое – подальше от начальства, поближе к обозу. Так ведь?
Я помолчал немного. После еды казалось, располосованная спина уже не так чешется. Наступило некоторое умиротворение. На какой-то момент закралась мысль: и правда, зачем оно мне все? Кормят, поят, жить есть где… пока не закопают. Вспомнил лицо этого дворянчика, и ненависть нахлынула снова. Какого черта?
Я выпрямился, насколько позволяла поза, глянул в глаза старому солдату и как мог уверенно ответил:
– Да, Семен Петрович. Я самый умный и мне больше всех надо.
– Хех! Горячий какой, норовистый! Думаешь, далеко пойдешь? Не приходит в голову, что обломают тебя, а? И не таких обламывали, знаешь ли. А коли не обломают, так запорют до смерти – и вся недолга. Не думал об этом?
– А пусть и запорют! – снова начал закипать я.
– А ты хитрей будь, вот что! – голос Семена Петровича вдруг стал строгим. – Это ты просто байстрюк молодой, ни кола ни двора, вот и не боишься ничего. Потому что за тобой ничего и нету. А вот если бы у тебя братьев да сестер семеро по лавкам, да хозяйство, да за хатой следить, да жрать каждую весну нечего – тогда бы и норов свой ненужный прятал! Когда надо – шапку ломал бы, когда надо – спину гнул, да не по чину себе проблем не брал! Потому как иначе – убьют тебя и как звать не спросят. Те же и убьют, которые себя защитниками нашими да покровителями величают. Хитрей будь, говорю. Кукиш в кармане спрячь да камень за пазухой, а сам придурковато улыбайся и делай ровно то, что тебе по чину положено. И не сверх того. Тогда жить будешь. А жить будешь – ума-разума наберешься да вес в обществе приобретешь. А там, глядишь, с весом и помощью общества правда на кривду управу найдет. Смекаешь? Не нужен тут твой норов никому. Совсем не нужен, понимаешь?
Где-то я уже это слышал… Ох, тоска зеленая!
– Нет, Семен Петрович. Не понимаю. Все эти слова – мол, потом, как-нибудь, правда на кривду, само собой, без труда и без науки… Все в это верят, но никто такого не видел. А насчет хитрее будь… Вот ты бы как сделал?
Семен Петрович довольно крякнул.
– Молодец! Только что гордый был, а уже подлизываешься. Так и надо! – похоже, старый солдат и правда был доволен. – А как бы я сделал, коли уж выпало несчастье шпиёна поймать да на глаза большому начальству попасться? А все просто бы сделал. Оне такие спрашивають – кто, мол, измордовал? А я в ответ лицо дурацкое делаю и говорю: так, мол, и так, не могу знать, ваше высокоблагородие, оно само как-то получилось, уж больно оне резво побежали, а потом брыкаться изволили. Вот примерно в таком виде. А ты чего удумал? А?
– И чего я удумал? Шпион же вражеский. Ты пойми, Семен Петрович! Я ж не со зла. Оно же так надо, чтобы шпион себя униженным чувствовал, чтобы растерялся и понял, что пропал, что жизни его конец пришел! Оно так надо – унижать. Да, понимаю, что это подло и низко, но пока он не в себе – с него можно много чего вытащить! Потом он в себя придет, придумает, как вывернуться, где соврать, как притвориться. В шпионы же абы кого не берут!
– А ну, цыц! Нашелся тут умник! Тоже мне, дознаватель Тайной канцелярии нашелся!
Старый солдат аж привстал в порыве гнева.
– Вроде уже полгода служишь, соображать должен, где просто вопрос, а где начальство с подковыркой заходит. И вот когда тебе офицер вопрос задает – ты уже должен понимать, что неспроста это. Ты глазки в пол воткни да покрасней. Тогда начальник для вида тебе по морде раз-два, а опосля, тайком от всех, похвалит чем. И служба своим чередом пойдет. А оно как вышло? Ты им не подчиненное положение показал, что ты солдат, а они офицеры. Ты им оскал волчий показал. Они, благородия, что увидели? Что не солдат ты справный, а зверь лютый, в грош их благородство не ставящий. А с волками что делают – знаешь? Вот то-то и оно. Каким бы он ни был, волк, – красивый, шкура лоснящаяся, нрав крутой, бег с такой грацией, что залюбуешься, – а все одно. Увидел волка – убей. Потому как не место волку рядом с людьми. Волку ты – еда. И мальцы, что в хате мал мала меньше мамкину сиську просят – они тоже волку еда. Усек, солдат?
– Нету у меня никаких мал мала меньше да семеро по лавкам. А если по-твоему делать, так и не будет никогда. У тебя-то через общество есть возможность семье чего-нибудь передать. А мне что? У меня только Россия и есть, а больше никого. Вон крестный до вчерашнего дня был. Я его уж за родню почитать начал. А теперь не знаю. Думаю, враг он мне. Как на ноги встану, я способ найду, я его урою, предателя!
