– Так это… я ж рекрут первого года службы, кто меня слушать будет?
Фомин усмехнулся:
– Раньше надо было дураком прикидываться, Жора. Теперь поздно уже. Думай, решай, ищи возможности. И для себя, и для всей роты. Крестного своего подключай, он тоже мужик непростой. Придумай, как нам без разбоя и мародерства до весны дожить.
М-да, задачка. Ну ладно, раз уж они сказали «без чинов» и разговор идет в бане, то спрошу напрямик про одну мысль, на которую навел меня Семен Петрович:
– Насколько я понимаю, такая деятельность – это по профилю так называемого «общества». Не получится так, что я их работу делаю? Не перебегу ли где дорожку по незнанию?
Порутчик переглянулся с ундером.
– Не получится. В этом случае они нам не помощники. «Общество» хочет лежать на печи да жевать калачи. А мы с тобой, Жора, хотим побольше двигаться. Потому как под лежачий камень, ну ты сам понимаешь.
– А если я не смогу? – спросил я.
Все показное добродушие враз слетело с лица порутчика Нироннена. Он в упор посмотрел на меня своими холодными синими глазами.
– Ну ведь пинать ногами пленного дворянина смог же. А тут дело куда как проще. Всего-то восемьсот рублей серебром.
Что-то засиделся я в бане. Дело уже к вечеру, собираться пора, мне еще в соседнюю деревню топать.
Глава 12
Движение колонн по Рижскому тракту и не думало утихать. Караваны с фуражом и военным имуществом уже прошли, но вслед за ними потянулись полки. Рота за ротой, батальон за батальоном на север отходила вся та армада, что была сосредоточена на берегах Двины весной. Если судить по тем бумагам, что попадались мне в руки, когда я был и. о. писаря порутчика Нироннена, то картина получалась такая. Двадцать пять полков пехоты, четырнадцать – кавалерии, плюс иррегуляры. Но кавалерия уже ушла на Украину, в район Чернигова. Ну как – кавалерия? Насколько я понял, с конями у драгунских и гусарских полков были большие трудности. Я сам писал под диктовку Нироннена письмо о том, почему никак не можно в деревне отнять лошадок в пользу армии. Из чего сделал вывод, что явно не от хорошей жизни драгунские снабженцы пытаются по деревням побираться. Деревня – она все-таки не конезавод, откуда тут хорошие скакуны? Ну а про квартирного хозяина Нироннена, Германа, посторонним армейцам лучше не знать. Зачем подставлять хорошего человека? Да и сам Герман мимоходом как-то рассказывал, что в Рижском драгунском, где служит его сын, очень сильная нехватка лошадей. Именно поэтому он, Герман, взялся активно заниматься коневодством, имея целью как минимум обеспечить сыну хорошего скакуна. А как максимум… ну, понятно. На данный же момент регулярная кавалерия чуть ли не наполовину пешая. А кто конный, ездит на таких клячах, которых даже не всякий крестьянин в хозяйство возьмет.
По идее, контролем территории должны заниматься иррегулярные части – чугуевские и слобожанские казаки, калмыки, башкирские тысячи. У этих с конями было вроде как все нормально. Они также должны были взять на себя функции военной полиции – контролировать передвижения солдат по дорогам, ловить дезертиров и прочая комендантская работа. Но у иррегуляров случилась проблема. Казаки умудрились на территории Королевства Польша сцепиться с местными шляхетскими ополченцами. Хорошо так сцепиться, счет убитым шел на десятки, а то и больше. И Конференция приняла решение отвести иррегуляров подальше на восток. Лишние потери армии не нужны. Да и грабежи с мародерствами на территории формально нейтральной, а по сути вассальной страны – это как-то не очень хорошая идея. Короче, так себе из казаков получилась военная полиция. Доверять таким охранять тылы армии даже граф Шувалов не решился. И это был тот редкий случай, когда решение графа Шувалова в войсках не стали называть блажью и дуростью.
В общем, Каргопольский драгунский скоро закончит охранять наш участок Рижского тракта и уйдет на юг, вслед за всей остальной конницей. И дороги надо будет охранять нам, до тех пор пока на север не пройдет последний из расквартированных вверх по Двине полков. А затем снимемся и мы, передав контроль над дорогой Азовскому полку, который стоял следующим после нас на дороге к Риге. Так что надо готовиться и к перебазированию, которое должно уже случиться вот-вот, и к активному патрулированию все время, что осталось до отбытия.
А зачем, собственно, патрулировать? Так понятно зачем. Что такое марш полка? Это поломанные телеги и солдаты, оставленные эти телеги ремонтировать. Это и просто отставшие бойцы, которые заболели, обессилили или просто получили травму в пути – ну мало ли, ноги сбили или о телегу неудачно приложился кто, когда ее из очередной ямы выталкивал. Дизентерия опять же – вечный спутник марширующего войска. Больных, истощенных и отстающих хватало у каждого полка. Несколько таких бедолаг, например, сейчас отдыхали и приводили себя в порядок в тех двух деревнях, в которых квартировала наша рота. Это была часть моей работы в качестве и. о. писаря – записать имя-фамилию такого отставшего, чтобы сообщить о нем в его полк. Ну и при случае сопроводить к своим или передать патрульным каргопольцам, авось те подсобят.
А еще армия на марше – это неплохая мишень для разного рода лихих людей. Не то чтобы куш сорвать, но руки погреть можно. Казенное – значит, ничье. У государства много, оно не обеднеет, ага. Так что можно попробовать наложить лапу на госимущество. Где-то сторговаться с дельцами из «общества», где-то тайком стырить с ночного бивуака, а где-то можно и просто налет устроить на тех несчастных, что пытаются воскресить сломанную телегу с армейским хозяйством. А телеги на этих дорогах ломаются часто. Особенно армейские. Я уже упоминал, что военные повозки, купленные интендантами у мастеровых с большим дисконтом, зачастую отвратительного качества. Ну вот. Короче говоря, вокруг марширующей армии постоянно крутится большая свора шакалов, норовящая отщипнуть себе кусочек или просто прибрать к рукам все, что плохо лежит. А в армии очень много чего плохо лежит. И с чего б ему лежать хорошо, если офицеры в большинстве своем уехали на каретах да верхами в Ригу, кутить и радоваться жизни? Зачем идти вместе со своими солдатами, когда весь многодневный марш можно переждать в уюте и теплоте какого-нибудь дворянского собрания, салона или как там нынче тусовки для власть имущих называются. В общем, глотать пыль и месить грязь вместе с пехотой дураков нет. Потому роты идут под управлением унтеров, капралов и редких младших офицеров. Причем офицеры эти, как правило, остаются с войсками не потому, что такие прям сильно ответственные и переживают за службу, а потому что у них попросту нет денег на кутеж в большом городе. А значит, они тоже имеют какой-никакой интерес в том, чтобы часть армейского имущества была на марше «утрачена» за долю малую.
На эти обстоятельства у меня был некий предварительный расчет. А ну как получится словить пару-тройку таких банд и, как завещали герои-революционеры, «грабь награбленное!»? Насчет восьмисот рублей не знаю, но что-то с них приподнять можно. А с миру по нитке – роте зимовка. Рубль – это много или мало? Так-то не знаю, закупками на рынке занимался либо Ефим, как старший артели, либо Семен Петрович, как просто старший. Но если вспомнить табель ротного жалованья, с которого я делал несколько копий у Нироннена, то простому мушкетеру положено семь рублей в год на пропитание и сорок рублей в год на амуницию. Причем простым солдатам деньги на амуницию на руки не выдают, ими распоряжается или старший артели, или ротный фуриер. То есть, получается, восемь сотен – это совсем не маленькая сумма.
