Семь утра. Барабаны пробили зорю. Солдаты споро выползают из палаток, начинают приводить себя в порядок и помогают друг другу облачиться в мундиры. Завтрак уже готовится в котлах на множестве костров. Занимается рассвет. Эх, жаль… если бы светало чуть попозже, то это море костров от горизонта до горизонта выглядело бы гораздо красивее. Завтрак не только у нас, но и вообще во всех полковых лагерях, что раскинулись вдоль дороги на сколько хватает глаз и даже дальше.
Восемь утра. Завтрак окончен, барабаны бьют построение. Мы с ребятами снимаем с рогаток длинные жердины, которыми еще вчера обозначили вход в лагерь и споро растаскиваем их в стороны. Ундер-офицер Фомин стоит у дороги с двумя солдатами и готовится направлять выходящие на построение капральства, одно за одним. Почему так? Потому что полковник Макшеев – большой фанат всевозможных крепостей и укреплений. И его полк, что на зимних квартирах в Кексгольме, что в прошлых летних лагерях, всегда занимался построениями внутри крепостей, острогов и редутов. Вот и сейчас мы имитируем ворота, через которые полк должен выйти и быстро развернуться.
А в руках у Фомина – копье! Вот это номер! Ундер-офицер мушкетеров – и вдруг с копьем! Чего это он? Что за архаизм?
– Сам ты копье, дурень! – ругает меня Ефим. – Это называется «протазан». По артикулу ундер-офицерам мушкеты не положены, они должны с протазанами быть. Потому как их задача не стрелять, а этим самым протазаном указывать цели. Да и вообще чтобы по ним определять, где заканчивается одна команда и начинается другая. Полуротам и капральствам свои прапоры не положены. Потому протазан – он как бы вместо него.
Ого! А я и не знал. Кстати, насчет целеуказания…
– Господин капрал! – мы стояли у ворот вдвоем, рядом никого не было, но я на всякий случай решил обращаться по артикулу. Все-таки смотр, мало ли что. – Я ж все хотел спросить еще тогда, после боя с разбойниками. А как при залповой стрельбе линиям цели указывают? Нам этого никто не говорил…
Ефим поморщился.
– Говорили. Подробно рассказывали и показывали. Еще там, в Луге. Я думал – ты знаешь. Вон как справно ваш шестак палил.
Я замялся.
– Не, мне лично не говорили. Как-то мимо прошло. Может, всем говорили, а я в это время копал?
Ефим посмотрел вдоль дороги и рассеянно ответил:
– Может, и так. В общем, им, протазаном, и указывают. Напомни мне завтра, поэкзерцируем дюжинами. Оно всегда полезно.
Разговор окончен. Что-то там Ефим такое увидел и отошел от меня.
Профессиональный жаргон – удивительная штука. Еще год назад слово «экзерция» вводило меня в ступор. Экзотика, нагромождение непонятных букв и вообще непонятно что такое. А сейчас вон – «поэкзерцируем», легко и без запинок. Это слово вскользь бросает мне человек с внешностью, далекой от образа профессора лингвистики. И я воспринимаю его как должное. И даже мышцы ног начинают предательски ныть в ожидании пытки шагистикой. Хм. Нет. Шагистика – не то слово. Слишком гражданское, слишком неправильное. Все равно что футбольный матч назвать словосочетанием «поиграли в мяч». Не звучит. Так что – экзерция.
– Уснул, солдат?
Ундер-офицер Фомин вытаскивает меня из лингвистических грез. Половина девятого. Солнце уже довольно высоко над горизонтом. Полк более-менее построен в колонну и начинает движение. Барабанщики – впереди. Полковые знамена развернуты, командир полка со своими штаб-офицерами верхами гарцуют в голове колонны. Фомин снимает нашу полуроту с караулов у палаточного лагеря и посылает к поляне, где будет проходить смотр. Угрюмый порутчик Нироннен остался сзади, пинать и подгонять самых нерасторопных солдат.
Девять утра. Полк прополз мимо меня и начал втягиваться в размеченные для него сектора на поляне для смотра. На удивление легко прокатились все четыре пушки артиллерийской команды нашего полка. Полверсты без единой поломки. Молодцы пушкари! Залатали колеса своим шайтан-трубам. А то страшно вспомнить, как они с ними мучились на марше!
Половина десятого. Со стороны мызы инженерные службы дивизии успели соорудить нечто вроде ограждения из жердей, вдоль которого начинают собираться зрители. Барышни в нарядных платьях с пышными юбками, детишки, солидные мужчины в штатской одежде. Или, как тут принято говорить, в партикулярном платье. Нас расставили редкой цепью вдоль этого самого ограждения. Штыки примкнуты. Задачи следующие. Во-первых, разумеется, следить, чтобы никто не выбежал на поле во время всего смотра. Болтаться под ногами марширующего батальона – вредно для здоровья, знаете ли. Во-вторых, защитить гражданских, если вдруг какая лошадь понесет и полетит прямо в толпу. На этот случай начальство дало прямое указание – встречать бешеных коней в штыки. Без малейших сомнений. Хм, а что, у нас тут будет что-то, что может напугать коней? Хотя да, пушки же… Наверняка салютовать будут, или еще чего.
Без четверти десять. Мимо нас верхами прошла кавалькада совсем высокого, дивизионного начальства. Тут я немножечко опешил, если честно. Начальство – это ажно семь штук генералов. Семь! На девять полков пехоты – семь генералов! Да все такие красивые, с плюмажами, с золотыми кистями на всех перевязях и ремнях, золотыми шарфами… Что-то я не очень понимаю, в чем тогда ценность генералов, если их здесь почти столько же, сколько полковников? Плюс за генералами ехала еще свита офицеров чином поменьше, но тоже достоинства не ниже майорского. М-да…
Но, с другой стороны, это внушает некоторый оптимизм. Если тут столько генеральских должностей – то, может, и правда есть возможность дослужиться до такого звания простому солдату? Не такое уж оно и высокое, получается? Ага… Мечтать не вредно. Плох тот солдат, который не мечтает. В эти времена сказано, нет? Вроде Суворов говорил, а вот когда…
Пройтись пешочком от палаточных лагерей до смотрового поля у полковых колонн получилось быстро. А вот дальше дело застопорилось. Выстраивание полков в линии заняло более часа. Причем не обошлось без накладок: при развертывании линии порядки Выборгского полка наехали на место для строя Санкт-Петербургского полка, создалась толкучка, суета и неразбериха. Один из генералов даже вынужден был лично подъехать к полкам и что-то объяснять полковникам, активно жестикулируя. Унтеры постоянно выбегали из строя, указывали куда-то в толпу своими протазанами, кричали капралы… кое-где даже пускали в ход стеки, шпицрутены и обычные затрещины. Лишь к полудню огромная толпа людей в красном кое-как выстроилась в аккуратные батальонные коробки.
Да уж. А я так торопился занять свое место в оцеплении. Боялся пропустить зрелище. Зря. Все действия на смотре происходили очень, очень неспешно. И, кажется, основной фишкой смотра было многократное дублирование команд от старшего начальника к младшим. «Начать движение!» – говорил утром полковник Макшеев. Но не полку, а своему адъютанту. Тот поворачивался к начштаба и говорил: «Приказ его высокоблагородия начать движение!» Начштаба кивал и говорил уже своим адъютантам: «Начать движение!», те поворачивались к стоящим рядом майорам, те – к капитанам, и уже от капитанов ехали люди к ротам, чтобы там порутчики передавали унтерам все то же «начать движение!». И только когда во всей этой цепочке «начать движение» прозвучит из уст капрала – в колонне начиналось хоть какое-то шевеление.
